"Сергей Яковлев. Письмо из Солигалича в Оксфорд" - читать интересную книгу автора

выходило за рамки жанра и заставляло тревожиться за собственный рассудок.
Чем меньше правдоподобия было в этом фарсе, тем более заинтересованными
казались зрители.
Как-то я надумал от скуки просмотреть материалы альманаха, которому уже
не суждено было выйти в свет. Среди них попалась мне статья молодого
автора, опекаемого Варзиковой. Теперь я читал эту статью как будто новыми
глазами.
Автор писал, что русский человек по натуре своей жлоб.
Что его никогда не волновали страдания голодающих детей в Сомали или
оставшиеся без крова жители Боснии. Он верит только себе, своим
страданиям, и желает, чтобы их было как можно меньше. Оттого он
предпочитает нынче закусывать немецкую водку французской ветчиной. Он
уверен, что вокруг все живут прекрасно, залились этой водкой и обжираются
ветчиной, и только его долю пытаются зажать. А он чувствует на эту долю
свое неотъемлемое право, он ни от кого не намерен отставать в потреблении.
Самая же заветная его мечта - переселиться насовсем туда, где все есть
и ничего не нужно делать, куда-нибудь в тихую Канаду или, еще лучше, в
спокойную далекую Австралию...
Далее следовало обвинение в жлобстве всей русской (вернее, российской,
ибо в цивилизованном обществе, по убеждению автора, людей не называют по
их национальности) интеллигенции. Особенно злой критике подвергалась та ее
часть, что исповедует идею Достоевского о всечеловеческом духе русского
народа, о его восприимчивости и дружественном интересе к другим народам и
культурам. Автор называл это ветхой ширмой для прикрыти расовой
нетерпимости и великодержавного шовинизма. Много цитируя (в основном из
давнишнего сборника Вехи), он доказывал, что интеллигенция всегда учила
народ дурному: завидовать, ничему не верить, бунтовать, проливать кровь -
вместо того чтобы воспитывать в нем послушание и трудолюбие. Интеллигенция
настолько привыкла отрицать и говорить нет, что даже теперь, когда к
власти пришли реформаторы, она не желает воспользоваться последним, может
быть, историческим шансом спасения страны и поддержать правительство.
Оказывается, позиция отрицания просто наиболее удобна и выгодна
интеллигенции, ибо позволяет ей ничего не делать, не пачкаться и тем самым
ни за что не отвечать. В этой традиции, идущей от Радищева, декабристов и
нытиков вроде Чаадаева, и выявляется ее, интеллигенции, гнила сущность.
Тут я словно услышал голос Варзиковой, твердившей на всех углах и
перекрестках, что интеллигенции пора наконец перейти от конфронтации к
тесному сотрудничеству с властью.
Далее автор статьи безжалостно расправлялся с самим понятием
интеллигенция, аналогов которому он не находил ни в одном языке
цивилизованного мира. Этот русизм обозначал, по его мнению,
малопрофессиональную, духовно нищую и даже враждебную культуре часть
российского населения. Именно от нее, от ее слезливой жалости к так
называемому маленькому человеку, пошла иде уравнительного распределения,
приведшая в конце концов к братоубийственным распрям и к гибели
Государства Российского. Эта по сути своей жлобская идея была охотно
подхвачена толпой и превратила нацию в стонущих паразитов, только и
высматривающих, где бы что стырить или нажраться задарма. Морализаторство
этих корыстолюбивых юродивых, этих толстовствующих фанатиков, называющих
себ интеллигентами, угрожало мировой цивилизации и культуре. Толстой,