"Сергей Яковлев. Письмо из Солигалича в Оксфорд" - читать интересную книгу автора

профессиональной деятельности, иначе говоря - совесть. Однако дело обстоит
не так просто, как может показаться на первый взгляд. Прописная и
ханжеская мораль не имеют к интеллигентности никакого отношения. С другой
стороны, известный литературный персонаж, задававший парадоксальный
вопрос: миру провалиться или мне чаю не пить?5- был, несомненно,
интеллигентом...
Этим несколько загадочным пассажем Аня Вербина обрывала свои
рассуждения об интеллигенции и больше к ним, к сожалению, уже не
возвращалась.
Ее жизнь в эти бурные годы была безумным круговоротом. Нам редко
удавалось видеться, новостями и впечатлениями обменивались по телефону. Но
однажды я провел с ней целый день. Мы оказались в Таллинне на съезде
общественности Прибалтийских республик, тогда еще входивших в Союз. В
зале, где обсуждали планы развода Прибалтики с Россией (осторожно, в
расчете на далекую перспективу), было душно, шумно, и мы не сговариваясь
убегали с заседания, а после часами бродили вместе под весенним дождем по
крутым узким улочкам Старого города.
Мы были целиком на стороне прибалтов и сочувствовали их борьбе за
независимость. В Москве мы оба открыто говорили и писали об этом, что в ту
пору еще было делом рискованным. Однако в Таллинне я начал ощущать
невнятную тоску.
- Если бы они попросили меня выступить, - рассуждал вслух во время
наших прогулок, - я бы признался им, что оказался в этом городе впервые в
жизни, провел здесь всего полдня, но как будто давно знаю его и люблю.
Люблю, может быть, сильнее, чем пейзаж средней России, где родился и
вырос. Только теперь я начинаю по-настоящему понимать одно место у
Достоевского. Помните, как рассуждает у него Версилов: Русскому Европа так
же драгоценна, как Россия: каждый камень в ней мил и дорог... Нельзя более
любить Россию, чем люблю ее я, но я никогда не упрекал себя за то, что
Венеция, Рим, Париж, сокровища их наук и искусств, вся история их - мне
милей, чем Россия. О, русским дороги эти старые чужие камни, эти чудеса
старого Божьего мира, эти осколки святых чудес; и даже это нам дороже, чем
им самим! У них теперь другие мысли и другие чувства, и они перестали
дорожить старыми камнями...
- И даже это нам дороже, чем им самим, - задумчиво повторила Аня. И
улыбнулась: - Поразительно, насколько точен этот неряшливый слог. Возьмись
править - все попадает одно за другим, как костяшки домино. Хочется убрать
и даже, слишком уж это по-достоевски, правда?
Но тогда появится совсем другой, жесткий и враждебный смысл. И книга
может угодить в костер.
- Думаете, они боятся и нашей чрезмерной любви тоже? Боятся, что мы по
праву любви наложим на их камни лапу?
- Их можно понять. Знаете, когда я ехала сюда на поезде, я все смотрела в
окно. Граница все-таки существует, ее чувствуешь. Кончается расхристанная
Русь, начинается почти по-немецки собранная земля. Вернее, из кожи вон
лезущая, чтобы выглядеть собранной. Может быть, самое страшное наследство
большевиков в том, что они все-таки сумели сровнять, унифицировать жизнь
на таком огромном пространстве. В детстве я мечтала побывать во всех
концах страны (тогда о загранице и мысли не было): в Тбилиси, Самарканде,
Ереване, Владивостоке. А потом, когда такая возможность представилась,