"Сергей Яковлев. Письмо из Солигалича в Оксфорд" - читать интересную книгу автора

обрыва, увлекая за собой и пастухов. Обращение подписали с десяток
приближенных к Кремлю писателей и артистов, правительственные сановники,
несколько миллиардеров-нуворишей да еще три-четыре человека, чьи имена в
недавнем прошлом олицетворяли сопротивление режиму.
К моему глубокому огорчению, среди них, где-то между вездесущей
Варзиковой и министром госбезопасности, нашел я и Алика Борисевича. Я живо
представил себе, как он, весь круглый, потирает лоб и бормочет: Знаете, в
этом что-то есть...
Через неделю я все-таки позвонил редактору.
- Старик, прости, у нас запарка с типографией, - сочным голосом перебил
он мой лепет. - Да ты не волнуйся, я прямо сейчас не глядя подписываю и
засылаю в очередной номер.
- Спасибо, - сказал я. - Но лучше все-таки прочти.
Там не все просто.
- Ха-ха, ладно, так и быть, прочту. Только из уважения к твоему перу. В
тебе я уверен, как в себе самом.
Прошло еще недели две. Каждый раз я покупал свежий выпуск газеты,
специально ради этого выезжая из нашего захолустья в Москву. Моей статьи
там не было.
Как-то позвонила сестра и сообщила, что маме стало хуже. Временами она
впадает в забытье, перестает реагировать на окружающее и подолгу смотрит в
одну точку. Врач, тот самый, что вначале советовал позволить ей спокойно
умереть, теперь требует непрерывно вводить в вену дорогое лекарство. Оно
уже на исходе.
- Я займу здесь и пришлю тебе, чтобы ты поменял их на доллары, ладно? -
сказала сестра.
- Или что-нибудь продам.
Что ей было продавать, кроме железной кровати, стола, стульев да ветхих
одеял?
- Не глупи! - бодрился я. - Валюта у меня есть.
Ты же знаешь, я вернулся из Англии богатым. Через неделю у вас будет
лекарство.
Мы с женой доедали черствый ржаной хлеб, купленный три дня назад.
Холодильник был пуст. В потайном месте у нас лежали три оставшиеся
пятидесятифунтовые бумажки (вот я и проговорился!), но мы рассчитывали
протянуть без них. Жена вот-вот должна была получить какие-то деньги за
свои дурацкие конверты (она не знала и принципиально не желала узнавать,
сколько ей заплатят). Я все еще надеялся устроиться на хорошую ставку в
газету. Красивые большие банкноты с портретами ныне здравствующей королевы
Елизаветы II на лицевой стороне и давно почившего архитектора сэра
Кристофера Рена на обороте, с надписью Bank of England и автографом
Главного Кассира, прошитые посередине широкой серебряной нитью, - эти
бумажки все еще поддерживали нас морально. В нашем воображении они
существовали либо для крупных начинаний, либо на самый черный день.
Видимо, этот день настал несколько раньше, чем мы ожидали. Подавленный
после телефонного разговора с сестрой, я рассеянно оглядывал наше
временное жилище - единственную комнату, которая являлась и спальней, и
гостиной, и кабинетом. Взгляд упал на ненавистный мне продранный диван с
торчащей из прорех ватой. На свисавшие до полу лохмотья рваных обоев. На
картонные коробки с нашими книгами, которые много лет не распаковывались,