"Сергей Яковлев. Письмо из Солигалича в Оксфорд" - читать интересную книгу автораотсутствии всякого отражения искусства в нашей домашней жизни.
Мне очень хотелось вспомнить, что думал по этому поводу мой Достоевский (о, святая простота: мой Пушкин, мой Достоевский...), не говорил ли и он где-нибудь об украшении дома - но ничего, кроме кадок с лимонными и жасминными деревьями на террасе дачи Лебедева в Павловске, не вспомнил. Там эти кадки против настоящих павловских деревьев ничего не стоят. Однако, помню, получалось красиво! Когда все деревья были наконец свезены на дачу и расставлены, Лебедев несколько раз в тот день сбегал по ступенькам террасы на улицу и с улицы любовался на свое владение... Совсем как я! Да еще пришло на память мрачное рогожинское жилище на Гороховой. Имелс ли, однако, в сознании Достоевского желанный образ земного мира, идеал не бытия - просто быта? То ли я отупел от тяжелой физической работы, то ли Достоевский на самом деле не любил или не умел изображать интерьеры и пейзажи, не был, как сказали бы сейчас, дизайнером, но ни одного красивого ландшафта, ни одной светлой картины жизненного благоустройства я в сочинениях этого писателя, всю мою сознательную жизнь учившего меня боготворить красоту, не припомнил. В голове выстроился ряд когда-то сильно подействовавших на мое воображение страниц, но все оказывалось при ближайшем рассмотрении либо выражением восторга в коротких репликах (Смотри, какой день, смотри, как хорошо! - говорит подросток Аркадий Долгорукий своей сестре Лизе), либо мельтешением отрывочных образов, опять-таки преимущественно голых номинаций (деревья, мушка в горячем солнечном луче), либо абстрактными рассуждениями типа: Архитектурные сочетания линий имеют, конечно, свою тайну... Теперь частенько садился вечерами за шаткий стол, чуть не падая с во сне - пока не догадался подставить под ножки с одной стороны толстую доску), и допоздна рисовал на клочках бумаги дом с прилегающим участком в их будущем виде. Чем дальше, тем подробнее становились планы. Работа требовала иногда прорисовки мелких и даже мельчайших деталей. У меня не было никаких руководств или справочников, до всего приходилось додумываться самому, все изобретать заново. Иногда, что-то уже построив и сравнив после свое творение с изделием профессионала (чаще это относилось к плотницким и столярным делам, по которым в Солигаличе были неплохие мастера), я с радостью убеждался, что мое решение и надежнее, и красивее общепринятого; но чаще бывало, к сожалению, наоборот, и все приходилось переделывать заново. Засидевшись как-то над проработкой вариантов моста через ручей (их было удручающе много; начать с того, что я еще не решил, из чего строить мост: из кирпича или камня, арочным способом, или деревянный), наутро встал поздно, около девяти. Выйдя в туалет, пристроенный к дому со стороны огорода, я услышал знакомые громкие голоса снаружи. - Картошку-то посадили? - вопрошал голос как будто Ольги Степановны, а голос соседа справа степенно отвечал: - Посадили, как не посадить. - И, помолчав с минуту, добавлял про кого-то: - Херней занимается... - Я в чужие дела не суюсь, - сказал голос Ольги Степановны несколько приглушенно. - Не суесся? А чего тогда грядки ему копаешь? - Что не покопать, если свой огород посадила? Вон сколько земли пропадает. |
|
|