"Генри Джеймс. Поворот винта" - читать интересную книгу автора

добиравшиеся кое-когда даже до нашего уединенного дома и взывавшие к
любопытству моей неискушенной юности. Помню, что книга, которую я держала в
руках, была "Амелия" Филдинга и мне вовсе не хотелось спать. Далее я
припоминаю и общее впечатление: что время - страшно позднее, припоминаю и
мое особенное нежелание взглянуть на часы. Наконец, мне казалось, что белый
полог, драпировавший по моде того времени изголовье детской кроватки, хранил
полный покой Флоры, - в этом я была твердо уверена. Словом, хотя я и была
погружена в чтение, однако же поймала себя на том, что, перевернув страницу
и тем рассеяв все ее очарование, я оторвала глаза от книги и пристально
посмотрела на дверь моей комнаты. Потом я прислушалась, вспомнив о том, как
мне почудилось в ту первую ночь, будто где-то в доме творится что-то
неуловимое, - и тут услыхала слабый шорох раскрывающегося окна, задевшего
полузадернутую штору. Со всей осторожностью, которая могла бы показаться
великолепною, если б было кому ею восхищаться, я положила книгу на стол,
встала и, захватив свечу, быстро вышла из комнаты в коридор, почти не
осветившийся моей свечой, и, бесшумно прикрыв за собой дверь, заперла ее.
Теперь я уже не могу сказать, что привело меня к такому решению и что
руководило мною, но я направилась прямо к вестибюлю и шла, высоко держа
свечу, пока мне не стало видно высокое окно над крутым поворотом лестницы. И
тут я мгновенно уяснила себе три вещи. В сущности, они совпадали во времени,
но следовали как вспышки одна за другой. Моя свеча погасла от резкого
движения, и, подойдя ближе к незавешенному окну, я увидела, что она более не
нужна в редеющем предрассветном мраке. Еще мгновение - и без свечи мне стало
видно, что на лестнице кто-то стоит. Я говорю о последовательности, но мне
не понадобилось и секунды, чтобы укрепиться духом для третьей встречи с
Квинтом. Призрак достиг площадки на середине лестницы и, значит, был всего
ближе к окну и там остановился как вкопанный и вперил в меня такой же
пристальный взгляд, каким смотрел с башни и из сада. Он узнал меня, так же
как и я его узнала; и вот, в холодных, бледных предрассветных сумерках, под
легким бликом света в верхнем стекле окна, падающим вниз на полированный дуб
лестницы, мы стояли лицом к лицу, оба одинаково напряженные. Он был на этот
раз совершенно живой - омерзительное и опасное .существо. Но не это было
чудом из чудес, такое определение я оставляю для совершенно иного
обстоятельства, - чудо заключалось в том, что страх, несомненно, покинул
меня и что все во мне было готово встретиться и помериться силами с Квинтом.
Я очень многое пережила после этой необычайной минуты, но, слава богу,
во мне больше не было страха. И он знал, что я его не боюсь - через
мгновение я в этом отлично убедилась. Я была твердо уверена, что если
продержусь еще минуту, то мне не придется более - по крайней мере сейчас -
считаться с ним; и в течение минуты встреча эта была так же реальна и
отвратительна, как встреча с живым человеком; отвратительна потому, что так
бывает между людьми, когда поздней ночью в спящем доме встречаешь с глазу на
глаз врага, грабителя, преступника. Именно мертвое молчание долгого нашего
взгляда на таком близком расстоянии и придавало всему этому ужасу, как он ни
был велик, единственную черту сверхъестественного. Если бы я встретила
убийцу в этом месте и в этот час, мы, по крайней мере, заговорили бы. В
жизни что-нибудь произошло бы между нами; если бы ничего не произошло, один
из нас хотя бы шевельнулся. Мгновение длилось так долго, что еще немного, и
я усомнилась бы, жива ли даже и я сама. Не могу объяснить, что случилось
далее, скажу только, что самое молчание - которое, быть может,