"Генри Джеймс. Поворот винта" - читать интересную книгу автора

свидетельствовало о моей силе - стало той стихией, в которой растворился и
исчез призрак. Я отчетливо видела: этот низкий негодяй повернулся так, как
повернулся бы он при жизни, получив приказ своего господина, и, когда я
провожала взглядом его подлую спину, которую даже горб не мог бы
обезобразить сильнее, он сошел вниз по ступеням и далее во тьму, где терялся
следующий поворот лестницы.
X
Некоторое время я оставалась на верхней площадке, но вскоре поняла, что
если мой гость ушел, то он ушел совсем, и тогда я вернулась к себе в
комнату. Первое, что я заметила при свете свечи, которую оставила горящей,
было то, что кроватка Флоры пуста - и тут у меня перехватило дыхание от
ужаса, который пять минут тому назад я еще была в силах преодолеть. Я
бросилась туда, где оставила девочку спящей, к кроватке, которую обманчиво
драпировал белый полог (шелковое одеяльце и простыни были раскиданы в
беспорядке); и тут мои шаги, к моему несказанному облегчению, вызвали
ответное эхо: я заметила движение оконной шторы, и девочка, вся розовая и
заспанная, вынырнула из-под нее. Она стояла передо мной во всей своей
детской невинности, едва прикрытая ночной рубашкой, с розовыми голыми
ножками и в золотом сиянии кудрей. Она смотрела очень серьезно, а у меня
никогда еще не было такого чувства потери чего-то уже достигнутого и так
недавно вызывавшего во мне радостный трепет, как тогда, когда она обратилась
ко мне с упреком:
- Гадкая, где же вы были?
И вместо того, чтобы побранить ее за непослушание, оказалось, что я
сама провинилась и должна объясняться. Она же объяснила все с самой
прелестной, самой горячей искренностью. Лежа в кроватке, она вдруг
почувствовала, что меня нет в комнате, и вскочила посмотреть, куда я
девалась. От радости, что она нашлась, я опустилась на стул, только тут
почувствовав небольшую слабость; а Флора протопала ко мне и, примостившись у
меня на коленях, позволила обнять себя, и пламя свечи падало прямо на
чудесное личико, все еще розовое со сна. Помню, что я закрыла на секунду
глаза, покорно, сознательно, словно перед потоком чудесного света,
струившегося из глубокой синевы ее глаз.
- Ты искала меня, когда смотрела в окно? - спросила я. - Ты, может
быть, думала, что я гуляю в парке?
- Да, я думала, что там кто-то гуляет. - Она даже не побледнела, с
улыбкой преподнося это мне.
О, как я посмотрела на нее!
- И ты видела кого-нибудь?
- О, не-ет! - возразила она обиженно, пользуясь преимуществом
ребяческой непоследовательности, но с милой ласковостью растягивая
отрицание.
В ту минуту и при том состоянии, в каком находились мои нервы, я была
совершенно уверена, что девочка лжет; и если я снова закрыла глаза, так это
было перед ослепительным блеском трех или четырех путей, открывшихся мне.
Один из этих путей в течение минуты искушал меня с такой необыкновенной
силой, что, противясь искушению, я судорожно сжала мою девочку в объятиях, и
удивительно, что она перенесла это без крика, без признаков испуга. Почему
тут же не объявить ей все сразу и не покончить с этим навсегда? Почему не
сказать ей правду, глядя в это прелестное, озаренное светом личико? "Ты все