"Генри Джеймс. Поворот винта" - читать интересную книгу автора

правдоподобное и не слишком нелепое объяснение. Конечно, придумать его было
нелегко, и на этот раз я чувствовала за непритворным смущением мальчика
странно торжествующую ноту. Это была хитрая ловушка для того, кто казался до
сих пор неуловимым! Ему больше нельзя было играть в невинность, нельзя
притворяться; так как же он теперь выпутается? Вместе со страстным биением
этого вопроса во мне забился и немой вопль: а как выпутаюсь я сама? Я
столкнулась наконец, как не сталкивалась еще никогда, со всем риском, и
сейчас сопряженным с тем, что я упорствую в своем желании докопаться до
конца. В самом деле, помню, как, ворвавшись в его комнату, где постель была
даже не смята, а окно, открытое лунному свету, освещало комнату так ярко,
что не стоило зажигать спичку, - помню, что я вдруг упала на край кровати,
подкошенная мыслью, что он должен все понять, что он, как говорится,
"поймал" меня. Призвав на помощь свою сообразительность, он мог делать что
хотел, пока я буду по-прежнему уважать старое поверье, будто бы преступны те
сторожа юных, которые поддаются вредным предрассудкам и страхам. Он и в
самом деле "поймал" меня, да еще раздвоенной палкой, как змею; ибо кто
сможет меня оправдать, кто согласится, что я не заслужила виселицы, если
малейшим намеком я внесу такую страшную нотку в наше совершенное общение?
Нет, нет, было бесполезно даже пытаться передать это миссис Гроуз, так же
как и пытаться изложить здесь то, как в нашей краткой, решительной встрече
во тьме он просто потряс меня своей выдержкой. Разумеется, я до конца
держалась ласково и кротко; никогда, нет, никогда еще я не сжимала его
хрупкие плечи с такой нежностью, как в ту минуту, когда, прислонившись к
кровати, я допрашивала его. У меня не было другого выхода, наши отношения
требовали, чтобы он заговорил сам.
- Ты должен сказать мне сейчас же - и всю правду. Зачем ты выходил? Что
ты там делал?
Я и сейчас вижу его удивительную улыбку, вижу, как блестят в сумраке
его прекрасные глаза и приоткрытые ровные зубки.
- Если я вам скажу зачем, вы поймете?
Тут сердце у меня дрогнуло. Неужели он мне скажет? Губы мои не могли
издать ни звука, и я ответила ему только неопределенным не то кивком, не то
гримасой. Майлс был сама кротость, и, пока я кивала ему, он стоял передо
мною более чем когда-либо похожий на сказочного принца. Одна только его
веселость действительно принесла мне облегчение. Разве он был бы таким, если
бы в самом деле собирался мне все рассказать?
- Хорошо, расскажу, чтобы вам было легче.
- Что легче?
- Думать, будто я плохой.
Никогда не забуду, как кротко и весело произнес он это слово, а еще как
он наклонился ближе и поцеловал меня. Этим, в сущности, все и кончилось. Я
приняла его поцелуй и, прижав его на минуту к груди, изо всех сил старалась
не заплакать. Он рассказал о себе ровно столько, сколько было нужно, чтобы я
не заглядывала далее, и, только сделав вид, что я это принимаю на веру, я
смогла оглядеть комнату и сказать:
- Так ты совсем не раздевался?
В сумраке блеснула его улыбка.
- Совсем. Я сидел и читал.
- А когда же ты сошел вниз?
- В полночь. Когда я плохой, так уж по-настоящему плохой!