"Генри Джеймс. Веселый уголок" - читать интересную книгу автора

добиваться объяснений, стремясь действительно с толком разобраться в цифрах.
Все это забавляло, даже прямо как-то зачаровывало его и тем самым
забавляло также и Алису Ставертон, хотя чаровало ее гораздо меньше. Но она
ведь и не ждала, как он, что ее материальное положение от этих затеи
улучшится, да еще в таких на удивление больших размерах. Брайдон знал, что
ей и не нужно никакого лучшего положенья, чем то, в котором она была сейчас
в предзакатные часы своей жизни - скромный домик на Ирвинг-плейс, которым
она давно владела и который ухитрилась с бережной заботой сохранить за собой
во все времена своего почти непрерывного пребывания в Нью-Йорке. И если
теперь Брайдон знал дорогу к этому домику лучше, чем любой другой адрес в
Нью-Йорке среди всех этих чудовищно размноженных нумераций, от которых и
весь город как бы превращался в страницу гроссбуха, разросшуюся,
фантастическую, всю из прямых и перекрещивающихся под прямым углом линий и
цифр, - если он усвоил ради собственного утешения привычку почти каждодневно
проходить по этой дороге, то, пожалуй, больше всего потому, что встретил и
распознал в дикой пустыне оптовости пробивающуюся сквозь грубую обобщенность
богатства, силы и успеха маленькую тихую обитель, где и вещи и тени (и те и
другие одинаково легких очертаний) сохраняли отчетливость музыкальных нот,
пропетых высоким, хорошо поставленным голосом, и где все было проникнуто
бережливостью, как ароматом сада. Его старая знакомая жила одна с
единственной своей горничной, сама обмахивала пыль со своих реликвий, сама
оправляла свои лампы и чистила свое столовое серебро. В страшной современной
свалке она, если могла, отходила в сторону, но смело выступала вперед и
пускалась в бой, если вызов был брошен "духу", тому самому духу, о котором
она потом гордо и чуть застенчиво говорила Брайдону как о духе лучших
времен, духе их общего, теперь уже далекого, допотопного социального периода
и порядка. Когда было нужно, она пользовалась трамваем, этим кошмарным
вместилищем, в которое толпа на улице рвалась с таким же остервенением, с
каким на море люди с тонущего корабля в панике рвутся в лодки; когда бывала
вынуждена, она с непроницаемым лицом стоически претерпевала все публичные
столкновения и испытания; и тем не менее она со своей стройной фигурой и
какой-то обманчивой грацией, на дававшей попять, кто это перед вами - то ли
молодая и хорошенькая женщина, которая кажется старше из-за пережитых
горестей, то ли более пожилая, но хорошо сохранившаяся, благодаря счастливо
усвоенному ею равнодушию ко всему; она с ее драгоценными упоминаниями о
людях и событиях давних дней, с ее рассказами о прошлом, в которые и он мог
кое-что вставить, - со всем этим она казалась ему прелестной, как бледный,
засушенный между листами книги редкостный цветок, и даже при отсутствии
всяких других радостей она одна - так он чувствовал - уже была достаточной
наградой за все его усилия. У них было общее знание - их знание (это
маленькое притяжательное местоимение постоянно было у нее на языке), знание
образов другого временя, на которые у него наслоился жизненный опыт мужчины,
свобода бродяги, удовольствия, измены, куски жизни, странные и смутные для
Алисы Ставертон, - одним словом, "Европа" в кавычках, и которые, однако,
сейчас опять встали из глубин, незатемненные, отчетливые и любимые - при
одном только беглом прикосновении этого "духа", с которым она никогда не
разлучалась.
Как-то раз она пошла вместе с ним поглядеть, как растет его "доходный
дом", и он водил ее по доскам над пустотой и объяснял ей свои планы, и
случилось, что в ее присутствии у него вышел короткий, но горячий спор с