"Генри Джеймс. Осада Лондона" - читать интересную книгу автора

требовала никаких определенных услуг. Она выжидала молча, терпеливо, и уже
это одно служило своего рода предостережением. Нужно сознаться, что по
части знакомств ее перспективы были невелики - единственными ее
посетителями, как выяснил Литлмор, оставались сэр Артур Димейн да они с
Уотервилом, два ее соотечественника. Она могла бы иметь и других друзей,
но она очень высоко себя ставила и предпочитала не водить знакомства ни с
кем, если не может завести его в самом лучшем обществе. Очевидно, она
льстила себя мыслью, что выглядит жертвой собственной разборчивости, а не
чужого небрежения. В Париже было множество американцев, но ей не удалось
проникнуть в их круг: добропорядочные люди к ней не шли, а других она сама
ни за что бы не приняла. Она точно знала, кого она желает видеть и кого -
нет. Всякий раз, приходя к миссис Хедуэй, Литлмор ожидал, что она спросит
его, почему он не приводит к ней своих друзей, и даже приготовил ответ.
Ответ этот был достаточно неубедителен, ибо состоял в банальном уверении,
что он хочет сохранить ее для себя одного. Она, бесспорно, возразит, что
это шито белыми нитками, как оно в действительности и было, но дни шли, а
она все не требовала от него объяснений. В американской колонии в Париже
много благожелательных женщин, но среди них не было ни одной, кого Литлмор
решился бы попросить нанести ради него визит миссис Хедуэй. Вряд ли он
стал бы после этого лучше к ним относиться, а он предпочитал хорошо
относиться к тем, к кому обращался с просьбой. Поэтому миссис Хедуэй
оставалась неизвестной в salons [салонах (фр.)] авеню Габриель и улиц,
окружавших Триумфальную арку (*9). Литлмор лишь изредка упоминал о том,
что здесь, в Париже, живет сейчас очень красивая и довольно
эксцентрическая уроженка западных штатов, с которой они были очень дружны
в прежние времена. Звать к ней одних мужчин он не мог, это лишь
подчеркнуло бы то, что дам он не зовет, поэтому Литлмор не звал никого. К
тому же была некоторая - пусть и небольшая - доля правды в том, что он
хотел сохранить ее для себя: он был достаточно тщеславен и не сомневался,
что нравится ей значительно больше, нежели ее англичанин. Однако ж ему,
разумеется, и в голову не пришло бы жениться на ней, а англичанин,
по-видимому, только о том и мечтал. Миссис Хедуэй ненавидела свое прошлое,
она не уставала твердить об этом таким тоном, словно речь шла о каком-то
привеске, досадном, но привходящем обстоятельстве того же порядка, что,
скажем, слишком длинный трен или даже нечестный фактотум. Поскольку
Литлмор принадлежал к ее прошлому, можно было ожидать, что она
возненавидит и его и захочет удалить, вместе с воспоминаниями, которые он
воскрешал в ее памяти, прочь со своих глаз. Однако она сделала исключение
в его пользу, и если в собственной биографии с неудовольствием читала
главу об их былых отношениях то, казалось, читать ее в биографии Литлмора
доставляет ей прежнее удовольствие. Он чувствовал, что она боится его
упустить, верит, что он в силах ей помочь и в конечном счете поможет. На
этот конечный счет она мало-помалу и настроила себя.
Миссис Хедуэй без труда поддерживала согласие между сэром Артуром
Димейном и своими гостями-американцами, навещавшими ее куда реже, чем он.
Она легко убедила сэра Артура в том, что у него нет никаких оснований для
ревности и что ее соотечественники вовсе не намерены, как она выразилась,
вытеснять его, ведь ревновать сразу к двоим просто смешно, а Руперт
Уотервил, узнав дорогу в ее гостеприимные апартаменты, появлялся там не
реже, чем его друг Литлмор. По правде сказать, друзья обычно приходили