"Генри Джеймс. Осада Лондона" - читать интересную книгу автора

обществе. Какое в Нью-Йорке общество - молоденькие девушки и желторотые
юнцы!
- И куча старух! Они решили, что я им не подхожу. Меня хорошо знают на
Западе, меня знают от Чикаго до Сан-Франциско, если не лично (в некоторых
случаях), то, во всяком случае, понаслышке. Вам там всякий скажет, какая у
меня репутация. А в Нью-Йорке решили, что я для них недостаточно хороша.
Недостаточно хороша для Нью-Йорка! Как вам это нравится?! - и она коротко
рассмеялась своим мелодичным смехом. Долго ли миссис Хедуэй боролась с
гордостью, прежде чем признаться ему в этом, Уотервилу не дано было знать.
Обнаженная прямота ее признания говорила, казалось, о том, что у нее
вообще нет гордости, и, однако, как он только теперь понял, сердце ее было
глубоко уязвлено, и больное место вдруг начало саднить.
- Я сняла дом... один из самых красивых домов в городе... и просидела в
нем всю зиму одна-одинешенька. Я была для них неподходящей компанией. Я...
такая, как вы меня видите... не имела там успеха. Истинный бог, так все и
было, хоть мне и нелегко признаваться вам в этом. Ни одна порядочная
женщина не нанесла мне визита.
Уотервил был в замешательстве; даже он, дипломат, не знал, какую
избрать линию поведения. Он не понимал, что побудило ее рассказать правду,
хотя эпизод этот показался ему весьма любопытным и он был рад получить
сведения из первых рук. Он понятия не имел о том, что эта примечательная
женщина провела зиму в его родном городе - неопровержимое доказательство
того, что и приезд ее, и отъезд прошли незамеченными. Говорить, будто он
уезжал надолго, было бессмысленно, ибо он получил назначение в Лондон
всего полгода назад и провал миссис Хедуэй в нью-йоркском обществе
предшествовал этому событию. И вдруг на него снизошло озарение. Он не стал
ни объяснять случившегося, ни приуменьшать его важности, ни искать ему
оправдания; он просто отважно положил на миг свою руку поверх ее руки и
воскликнул как можно нежнее:
- Ах, если бы я тогда знал, что вы там!
- У меня не было недостатка в мужчинах... но мужчины не в счет. Если
они не помогают по-настоящему, они только помеха, и чем их больше, тем
хуже это выглядит. Женщины просто-напросто повернулись ко мне спиной.
- Они вас опасались - в них говорила зависть, - сказал Уотервил.
- С вашей стороны очень мило пытаться все это объяснить, но что я знаю,
то знаю: ни одна из них не переступила мой порог. И не старайтесь смягчить
краски: я прекрасно понимаю, как обстоит дело. В Нью-Йорке я, с вашего
позволения, потерпела крах.
- Тем хуже для Нью-Йорка! - пылко воскликнул Уотервил, невольно, как он
признался впоследствии Литлмору, разгорячившись.
- Теперь вы знаете, почему здесь, в Европе, я хочу попасть в общество?
Миссис Хедуэй вскочила с места и стала перед ним. Она смотрела на него
сверху с холодной и жесткой улыбкой, которая была лучшим ответом на ее
вопрос: эта улыбка говорила о страстном желании взять реванш. Движения
миссис Хедуэй были столь стремительны и порывисты, что Уотервилу было за
ней не поспеть: он все еще сидел, отвечая ей на взгляд взглядом и
чувствуя, что теперь, наконец, беспощадность, мелькнувшая в ее улыбке,
сверкнувшая в вопросе, помогли ему понять миссис Хедуэй.
Она повернулась и пошла к воротам сада, он последовал за ней, смущенно
и неуверенно смеясь ее трагическому тону. Конечно, она рассчитывает, что