"Генри Джеймс. Осада Лондона" - читать интересную книгу автора

он поможет ей взять реванш; но в числе тех, кто выказал ей пренебрежение,
были его родственницы: мать, сестры, бесчисленные кузины, и, идя рядом с
ней, он решил по размышлении, что в конечном счете они были правы. Они
были правы, что не нанесли визита женщине, которая может вот так
жаловаться на причиненные ей в свете обиды. Ими руководил верный инстинкт,
ибо, даже не ставя под сомнение порядочность миссис Хедуэй, нельзя было не
сознаться, что она вульгарна. Возможно, европейское общество и примет ее в
свое лоно, но европейское общество будет не право. Нью-Йорк, сказал себе
Уотервил в пылу патриотической гордости, способен занять более правильную
позицию в таком вопросе, чем Лондон. Несколько минут они шли в молчании,
наконец Уотервил заговорил, честно пытаясь выразить то, что в тот момент
больше всего занимало его мысли.
- Терпеть не могу это выражение: "попасть в общество". По-моему, никто
не должен ставить это себе целью. Следует исходить из того, что вы уже
находитесь в обществе... что вы и есть общество, и если у вас хорошие
манеры, то, с точки зрения общества, вы достигли всего. Остальное не ваша
забота.
В первый момент миссис Хедуэй, казалось, его не поняла, затем
воскликнула:
- Что же, видно, у меня дурные манеры; во всяком случае, мне этого
мало. Понятное дело, я говорю не так, как надо... Я сама это знаю. Но
дайте мне сперва попасть туда, куда я хочу... а уж потом я позабочусь о
своих выражениях. Стоит мне туда попасть, и я буду само совершенство! -
голос ее дрожал от клокотавших в ней чувств.
Они достигли ворот сада и, выйдя к низкой сводчатой галерее Одеона
(*14) с книжными ларями вдоль нее, на которые Уотервил бросил тоскливый
взгляд, остановились, поджидая коляску миссис Хедуэй, стоявшую неподалеку.
Украшенный бакенбардами Макс уселся внутри на тугих, упругих подушках и
задремал. Он не заметил, как коляска тронулась с места, и пришел в себя,
лишь когда она подъехала к ним вплотную. Он вскочил, недоуменно озираясь
вокруг, затем без тени смущения выбрался на подножку.
- Я научился этому в Италии... там это называется siesta [сиеста, отдых
(ит.)], - заметил он с благодушной улыбкой, открывая дверцу перед миссис
Хедуэй.
- Оно и видно! - ответила ему эта дама с дружеским смехом и села в
ландо. Уотервил последовал за ней. Он не удивился, увидев, что она так
распустила своего фактотума; она и не могла иначе. Но воспитанность
начинается у себя дома [перефразировка английской поговорки: "милосердие
начинается у себя дома"], подумал Уотервил, и эпизод этот пролил
иронический свет на ее стремление попасть в общество. Однако мысли самой
миссис Хедуэй были по-прежнему прикованы к тому предмету, который они
обсуждали с Уотервилом, и, когда Макс забрался на козлы и ландо тронулось
с места, она сделала еще один выпад:
- Лишь бы мне здесь утвердиться, я тогда и не посмотрю на Нью-Йорк.
Увидите, как вытянутся физиономии у этих женщин.
Уотервил был уверен, что лица его матери и сестер не изменят своих
пропорций, но вновь остро ощутил, в то время как карета катилась обратно к
отелю "Мерис", что понимает теперь миссис Хедуэй. На подъезде к отелю их
опередил чей-то экипаж, и, когда через несколько минут Уотервил высаживал
свою спутницу из ландо, он увидел, что из него спускается сэр Артур