"Генри Джеймс. Осада Лондона" - читать интересную книгу автора

долг.
- Поехать, чтобы поносить Нэнси Бек?
- Поезжай и превозноси ее, если хочешь! - Весьма неглупый ответ со
стороны миссис Долфин, но ее брата не так-то легко было поймать. Он отнюдь
не разделял ее взгляда на то, что является его долгом, и категорически
отказался переступить порог дома ее светлости.
- Тогда она сама приедет к тебе, - решительно сказала миссис Долфин.
- Что ж, я скажу ей, что Нэнси Бек - ангел.
- Если ты можешь сказать это положа руку на сердце, леди Димейн будет
счастлива слышать твои слова, - ответила ему миссис Долфин, беря со стула
мантилью и перчатки.
На следующее утро, встретив, как обычно, Руперта Уотервила в клубе
Сент-Джордж (*25), предоставлявшего свои гостеприимные стены благородным
секретарям дипломатических миссий и туземцам тех стран, которые эти
секретари здесь представляли, Литлмор сообщил своему другу, что его
пророчество сбылось, - леди Димейн ищет с ним встречи.
- Сестра прочитала мне ее письмо. Удивительное письмо, - сказал он.
- В каком смысле?
- Она до того напугана, что готова на все. Может быть, это и жестоко с
моей стороны, но ее испуг меня смешит.
- Вы находитесь в положении Оливье де Жалэна из "Demi-Monde", - заметил
Уотервил.
- Из "Demi-Monde"? - переспросил Литлмор; он не так уж был силен в
литературе.
- Ну, помните, та пьеса, что мы видели в Париже? Или Дон Фабриче в
"L'Aventuriere". Грешная женщина пытается выйти замуж за почтенного
человека, который не знает, до какой степени она грешна, и они - те,
которые это знают, - вмешиваются и толкают ее назад.
- Да, вспомнил. Чего только они на нее не наговорили!
- Зато помешали браку, что самое главное.
- Да, если вас это волнует. Один из них был близкий друг жениха, другой
- его отец. Димейн мне никто.
- Он очень приятный человек, - сказал Уотервил.
- Что ж, пойдите и доложите ему.
- Сыграть роль Оливье де Жалэна? Нет, не могу: я не Оливье. Но хотел
бы, чтобы он здесь появился. Право же, нельзя позволить, чтобы миссис
Хедуэй пробралась в общество.
- Господи, хоть бы они оставили меня в покое, - пробормотал Литлмор,
уставившись в окно.
- Вы все еще придерживаетесь прежних взглядов? Вы готовы
лжесвидетельствовать в ее пользу? - спросил Уотервил.
- Я могу просто отказаться отвечать на вопросы... даже на этот вопрос.
- Как я вам уже говорил, это будет равносильно приговору.
- Пусть это будет равносильно чему угодно. Я думаю, я уеду в Париж.
- Ну, это все равно что не отвечать на вопросы. Пожалуй, лучшего вы
ничего не можете сделать. Я много думал обо всей этой истории, и, право
же, мне кажется, если глядеть на это с точки зрения света, ее, как я уже
сказал, нельзя пропустить в общество.
У Уотервила был такой вид, будто он смотрит на все происходящее
откуда-то с высоты; тон его голоса, выражение лица - все говорило о том,