"Генри Джеймс. Вашингтонская площадь" - читать интересную книгу автора

- Когда он явится в следующий раз, - добавил доктор, - потрудитесь
позвать меня. На случай, если ему захочется со мной увидеться.
Морис Таунзенд явился снова дней через пять, но доктора Слоупера не
позвали, так как его в то время не было дома. Когда доложили о молодом
человеке, Кэтрин сидела с теткой, однако миссис Пенимен стушевалась:
заставила племянницу идти в гостиную без нее.
- Теперь он к тебе, только к тебе, - сказала она. - Прежде он говорил
со мной, но это было просто предисловие, чтобы заручиться моим доверием.
Милая моя, да у меня просто не хватило бы смелости выйти к нему сегодня.
Миссис Пенимен говорила правду. Храбростью она не отличалась, а Морис
Таунзенд произвел на нее впечатление человека чрезвычайно решительного и в
высшей степени ироничного; обращение с такой умной, волевой, блестящей
натурой требует изрядного такта. Она сказала себе, что у него "царственный
характер", и эта мысль, и самое слово ей понравились. Она ничуть не
ревновала к племяннице и была в свое время вполне счастлива с мистером
Пенименом, но все же позволила себе подумать: "Вот какого мужа хотелось бы
мне иметь!" Вне всякого сомнения, характер у Мориса Таунзенда был гораздо
более царственный - со временем она сменила этот эпитет на "царский", -
чем у мистера Пенимена.
Итак, Кэтрин принимала мистера Таунзенда с глазу на глаз; тетка ее не
вышла даже к концу визита. Визит был продолжительный: мистер Таунзенд
просидел в гостиной, в самом большом кресле, дольше часу. Казалось, на
этот раз он чувствовал себя непринужденнее, держался не так строго -
откидывался на спинку кресла, похлопывал тросточкой по подушке, лежавшей
подле него, не стесняясь оглядывал убранство комнаты, а также и Кэтрин; на
ней, впрочем, взгляд его останавливался надолго. В его красивых глазах
светилась улыбка почтительного обожания, которая казалась Кэтрин
прекрасной к, может быть, даже величественной; она напоминала Кэтрин о
юном рыцаре из какой-то поэмы. Речь его, однако, вовсе не была рыцарской;
он говорил легко, непринужденно, приветливо; интересовался практическими
материями, расспрашивал Кэтрин, какие у нее вкусы, какие у нее привычки,
любит ли она то, любит ли это. "Расскажите мне о себе, - сказал он со
своей покоряющей улыбкой, - нарисуйте нечто вроде устного автопортрета".
Рассказывать Кэтрин было почти нечего, да и к рисованию она не имела
таланта; но прежде чем Морис Таунзенд ушел, она открылась ему в тайной
страсти к театру - страсти, утолять которую доводилось ей редко, - и в
склонности к оперной музыке, особенно к Беллини и Доницетти (вспомним, в
оправдание сей примитивной молодой особы и ее мнений, какая то была
невежественная эпоха) (*5); музыку эту ей редко доводилось слушать - разве
что при помощи шарманки. Она призналась, что не особенно любит литературу.
Морис Таунзенд согласился, что книги - вещь довольно утомительная; "но
чтоб понять это, - добавил он, - надо прочесть их целую уйму". Он сам
бывал в местах, о которых сочиняют книги, и никакого сходства с описаниями
не нашел. Увидеть своими глазами - вот это действительно интересно; он
старался увидеть все собственными глазами. Он перевидал всех знаменитых
актеров, перебывал в лучших театрах Лондона и Парижа. Но актеры ничуть не
лучше писателей - они тоже всегда преувеличивают. Он любит, когда все
естественно.
- Это мне и нравится в вас; вы так естественны! Простите меня, -
прибавил он, - я, знаете, и сам привык держаться естественно!