"Генри Джеймс. Пресса" - читать интересную книгу автора

самоуважения раздувать свою личность и собирать нечаянный урожай. Она
рыскала, чтобы собирать сведения о Бидел-Маффете, чтобы находиться вблизи
"специальных" и "экстренных", и еще - нет, она не закрывала на это глаза
лелеять дарованную обстоятельствами близость с Говардом Байтом.
Благословенный случай закрывать глаза выпадал ей не часто - она прекрасно
понимала, какое место, при теперешнем ее отношении к сему молодомy человеку,
тот занимает в ее жизни и что она просто не может его не видеть. Она,
разумеется, покончила с ним, если он виновен в смерти Бидела, а с каждым
часом общее мнение все больше склонялось в пользу предположения о какой-то
страшной, пока еще не раскрытой катастрофе, разразившейся в мрачных
безднах, - хотя и, возможно, как писали в газетах, "по мотивам", которые ни
теоретики, высказывавшиеся на страницах прессы, ни умные головы,
полемизировавшие в клубах, где сейчас вовсю заключались пари, не умели
установить. Да, Мод покончила с ним - несомненно, но - и тут тоже не могло
быть сомнений - еще не покончила с необходимостью доказать, как решительно
она с ним покончила. Иными словами, подходя с другого конца, она приберегала
свои сокровища, оставляла их на черный день. К тому же она сдерживалась быть
может, полусознательно - в силу еще одного соображения: ее отношения с
Мортимером Маршалом приняли несколько угрожающий оборот; она, краснея,
спрашивала себя, какое впечатление тот вынес из общения с ней, и в итоге
пришла к тягостному заключению, что даже если этот честолюбец верит им,
необходимо поставить предел его вере, о чем она и сообщила своему другу. Он
все-таки был ее другом - что бы там ни произошло; и существует много такого,
чего, даже когда речь идет о столь путаном характере, она не может позволить
ему предположить. Нелегкое это дело, скажем прямо, задавать себе вопрос: а
не выглядишь ли ты, Мод Блэнди, в глазах здравомыслящих людей девицей,
заигрывающей с мужчинами?
При мысли об этом она увидела себя словно отраженной в каком-то
гротескном рефлекторе, в огромном кривом зеркале, искажавшем и
обесцвечивающем. Оно превращало ее - горе-обольстительницу - в откровенное
посмешище, и она, девушка честная и чистая, не испытывала к себе и грана
жалости, которая сняла бы привкус горечи, усушила бы на дюйм округлости
лица, от чего оно только выиграло бы, прибавило дюйм в тех местах, где это
было бы весьма кстати. Короче говоря, не питая никаких иллюзий на
собственный счет, свободная от них до такой степени свободы, что полностью
все сознавала, хотя и не знала, как себе помочь, поскольку шляпки, юбки и
ботинки ее не украшают, как и нос, рот, цвет лица, а главное, фигура, без
малейшего намека на пикантность, - она краснела, пронзенная мыслью, что ее
молодой человек мог подумать, будто она козыряла перед ним своей победой.
Что до ухаживаний ее другого молодого человека, так разве его ненасытная
жажда относилась к ней, а не к ее связям, о которых он составил себе ложное
представление? Теперь она была готова оправдываться тем, что хвалилась перед
Байтом в шутку - хотя, конечно, глупо разуверять его как раз в тот момент,
когда eй, как никогда, выгодно, чтобы он думал об этoм, что ему угодно.
Единственное, чего ей не хотелось, чтобы он думал, будто Мортимер Маршал,
или кто другой на свете, считает, что ей присуще "вечно женственное". Меньше
всего ей хотелось быть вынужденной спросить Байта в лоб: "Значит, по-твоему,
я, ecли дойдет до...", и нетрудно понять почему. Зачем, чтобы он думал,
будто она считает себя способной обольщать или поддаваться обольщению
правда, пока длится их размолвка, он вряд ли станет предаваться подобным