"Генри Джеймс. Пресса" - читать интересную книгу автора

улицы, где жила Мод. В этом коммерческом заведении торговали пуговицами,
булавками, тесьмой и серебряными браслетами. Но услуги, которые особенно
ценила Мод, относились к приему телеграмм, продаже марок, писчебумажных
принадлежностей и леденцов под названием "Эдинбургские", ублажавших аппетит
соседских детей, обитавших через дом. "Тайна Бидел-Маффета. Потрясающие
открытия. Казначейство принимает меры" - вот какие слова приковали ее
взгляд; и она решилась. Казалось, словно со своего холма, словно с конька
крыши, под которым лепилось оконце ее каморки, она увидела на востоке
полоску красного света. Hа этот раз цвет был осoбый. И Мод двинулась в путь,
пока ей не встретился кеб, который она, "несмотря ни на что", наняла, как
наняла кеб тогда, распрощавшись с Байтом на набережной Темзы.
- На Флит-стрит, - только и сказала она.
И кеб повез ее - повез, так она это ощущала, обратно в гущу жизни.
Да, она возвращалась в жизнь - горькую, без сомнения, но не утратившую
вкуса, и, остановив кеб в Ковент-Гардене, немного не доехав до места, Мод
пошла наискосок к расположенной южнее боковой улочке, на углу которой они с
Байтом последний paз расстались с Мортимером Маршалом. Свернув за угол, она
направилась в их любимую закусочную, послужившую ареной высокого единения
Байта с помянутым джентльменом, и остановилась в нерешительности, не зная,
где лучше Байта искать. Уверенность в том, что он ищет ее, пока она ехала,
только возросла; Говард Байт рыщет вокруг - наверняка. Произошло что-то еще,
что-то ужасное (это она усвоила из вечернего выпуска, который пробежала при
свете из окошка той маленькой лавки), и ему ли не понять, что она не может в
таких обстоятельствах продолжать свою, как он выразился бы, "игру". Они
встречались в разных местах, и - хотя все были невдалеке друг от друга это,
конечно, осложняло его поиски. Он, конечно, рыщет вокруг с надвинутой на лоб
шляпой, а она, пока он не предстанет ее взору, и сама не знала, какие
романтические семена уже запали ей в душу. Тогда вечером у Темзы романтизм
коснулся их своим крылом, будто летучая мышь в своем слепом полете, но тогда
удар пришелся по нeму, меж тем как мысль, что ему надо прийти на помощь,
словно русскому анархисту, жертве общества, бедняге, подлежащему
экстрадиции, завладела ею лишь в данный момент. Она видела его в надвинутой
на лоб шляпе; она видела его в пальто с поднятым воротником; она видела его
как гонимого, как героя, лихо представленного в очередном приключенческом
романе, который печатается в воскресном приложении, или выведенного в
какой-нибудь популярной пьеске, и в результате ее тотчас охватило сладостное
чувство - ах, какая же она "аморальная"! Это было романтическое чувство, а
все остальное исчезло, вытесненное чрезмерным волнением. Она толком и не
знала, что могла бы для него предпринять, но ее воодушевляла надежда
неистовая, как боль, - что она во всяком случае разделит нависшую над ним
опасность. Что-что, а надежда эта по стечению обстоятельств тут же сбылась:
никогда прежде не чувствовала она себя в такой опасности, как теперь, когда,
повернувшись к застекленной двери их закусочной, увидела там внутри, прямо
за створкой, человека, неподвижного, словно застывшего, и зловещего,
вперившего в нее жесткий взгляд. Свет падал на него сзади, и в сумеречном
освещении боковой улочки лицо его оставалось затененным, но было ясно, что
Мод представляет для него необычайный интерес. И yжe в следующее мгновение
она, разумеется, поняла - поняла, что представлять интерес, да еще в такой
степени, может только для одного человека, и, следовательно, Бaйт в ней
по-прежнему уверен, и в следующее мгновение она, не мешкая, вошла в