"Василий Григорьевич Ян. Поход Ермака " - читать интересную книгу автора

расправлюсь по-свойски с обидчиком моим. Попомнит, небось, на том свету,
каково из самопала палить в есаула, - зловеще сверкнув очами в сторону
связанного Терентьича, проворчал тот.
- Давай его сюда, робя! Допрос ему чинить надо, - свирепо крикнул он
тут же, обращаясь к приведшим пленника людям.
Сильным, грубым толчком выдвинули старика вперед.
- Ты - боярин? - резко спросил его есаул.
- В жизни им не бывал. Мы простые гости [купцы] Московские, держали
путь от престольного града домом обратно, - чуть внятно роняли дрожащие губы
обезумевшего от ужаса Игната.
- А лари да укладки с добром это товары, што ли, скажешь?... - криво
усмехнулся есаул, невольно морщась от боли и зажимая рану у плеча.
- Товары и есть... Обменяли их на пермские гостинцы и везем домой...
Отпусти, милостивец, заставь Бога молить, - лепетал старик, падая на колени.
- То-то обменял! Что-то дюже много их накупил, старина! Ровно добро
боярское... Ну, да ладно, поверим, коль не врешь. А парнишка этот - внучек
твой, што ли? - также усмехаясь, продолжал свой допрос есаул.
- Внучек, со мной из Перми на Москву ездил, а сейчас вертает обратно, -
словно обрадовавшись неожиданному исходу разговора подтвердил Терентьич.
- Красно придумал, старина, - неожиданно расхохотался
есаул-разбойник, - да только внучек на тебя словно ни осанкой, ни обличьем
не сходен. Да и по одеже разнится. Ишь, у него чекан-то, што у самого
царевича, так каменьями и играет. По всему видать боярское отродье! Да и ты
ж, не во гневе буде сказано, старик, переодеванный, должно, боярин, из тех
кровопивцев самых, што народ взятками да податями давят, да кровь
христианскую сосут... Видать, што совесть у тебя нечиста, боярин, коли зачал
палить ни за што, ни про што - здорово живешь. Гей, молодцы, вздернуть всех
троих, и старичка речистого, и пащенка-внучка богоданного, да и возницу
заодно! Все они переодеванные губители! Ишь, добра, народным потом добытого,
прозапасли полну каптану, - присовокупил грозный есаул и махнул рукою.
С рыданьем и воплем повалился ему в ноги Терентьич.
- Батюшка, не губи! Милостивец, отпусти! Не за себя прошу. Паренька не
казни, да Егорку. Ни в чем неповинны оба... Меня покарай, а их ослобони на
волю, батюшка милостивец...
- То-то, милостивец!... Запел соловьем... Душа в пятки... Вздернуть
всех троих! - снова повысил свой и без того зычный голос начальник.
Три дюжих станичника кинулись к старцу, набросили ему на шею веревку и
подтащили к толстостволой березе.
Не помня себя ринулся к дядьке Алеша, взмахнул игрушечным чеканом и
дико вскрикнул:
- Не троньте дядьку, не то...
Но в тот же миг сильная рука обезоружила мальчика. Детский чекан
очутился в руках одного из разбойников; другой крепко стиснул в своих мощных
руках плечи Алеши.
Напрасно рвался мальчик к Терентьичу. Могучие пальцы станичника, словно
клещами, впивались в его плечи. Он видел, как его дядьку подвели под
огромный сук, как закинули на сук веревку и как медленно стало подниматься
на ней грузное тело старика.
- Алешенька, светик, храни тебя Господь! - успел только произнести
несчастный, и в последних конвульсиях дрогнуло мертвое тело Игната.