"Мерил Джейкоб. Венецианская леди [love]" - читать интересную книгу автора

уверяла ее, что это была с ее стороны только шалость. Линда как будто
поверила нашим объяснениям, но за обедом царила неловкость... Около
одиннадцати часов Людмила уехала. Я сказал Линде:
- Я надеюсь, дорогая, что ты не сердишься на кузину за эту детскую
выходку? Я сам не ожидал такого странного поведения с ее стороны.
Линда посмотрела на меня. Глаза ее беспокойно горели. Она ответила:
- Я охотно верю этому. По все же я накажу тебя за легкомыслие. Иди за
мной и ни о чем не спрашивай.
У нее была большая комната; две каменные колонны поддерживали
старинный потолок. Линда зажгла лампу и повернулась ко мне с загадочным
выражением на лице. Я пошутил:
- О, какое же наказание ты мне придумаешь, глупенькая, за проступок,
которого я не совершил?
Нежно, но повелительно, она толкнула меня к одной из колонн и сказала:
- Я привяжу тебя к этой гранитной колонне. Лицо мое выразило
удивление. Линда приблизила свои губы и прошептала:
- Ты не боишься, не правда ли? Ты не откажешься исполнить каприз
своей возлюбленной? Я привяжу тебя так, чтобы твоя страсть разгорелась
задолго до того, как я соглашусь потушить ее. Ну же! Поворачивайся,
неверный любовник!
Линда достала из сундука толстые веревки и, с необычайной для нее
силой, привязала меня к колонне. Вы скажете мне, что все это было довольно
комично? Эта сцена, напоминавшая позорные столбы и детский пафос Фенимора
Купера, должна была бы меня позабавить! Но мне было невесело. Я был
безумно влюблен, и меня мучило какое-то предчувствие. Линда нежно
простилась со мной и исчезла.
Я ждал пять, десять, пятнадцать минут в этой одинокой комнате, с
каменными стенами и тяжелой мебелью черного дуба. Только одна подробность
смягчала суровость обстановки - очень низкая кровать, покрытая темным
мехом; он был слегка откинут, и виднелись простыни, украшенные чудесной
вышивкой. Комнату освещала голубоватая лампочка, вычурная, как кукла XVIII
столетия. Вдруг дверь отворилась. Линда, цветок греха, появилась
полуодетая. Она обворожительно улыбнулась мне. За ней на пороге комнаты
появилась тень мужчины. Линда ободряла колебавшегося незнакомца
по-польски. Тот вошел. Мое изумление было так велико, что сердце сначала
замерло, потом забилось бешеным темпом. Я не был в состоянии произнести ни
звука. Дровосек, вероятно? Лесничий или ловчий? Линда заговорила с ним
вполголоса, показывая на меня. Я напрасно напрягал мускулы, чтобы
разорвать веревки: я был слишком хорошо привязан. Я должен был оставаться
пригвожденным и видеть, как Линда обвила руками шею поляка, как ее легкое
одеяние соскользнуло с плеч, как они переместились на ложе, полновластным
хозяином которого я себя считал... Мне нечего больше прибавить, леди Диана.
Ручини бросил папироску, которая сморщилась на темной воде, и
посмотрел на леди Диану, неподвижно слушавшую его, с руками, закинутыми за
голову. Ручини рассмеялся коротким сухим смехом, напоминавшим насмешливый
крик ночной птицы.
- Я был молод, леди Диана. Я жестоко страдал. Моя пытка длилась
больше половины ночи. К четырем часам утра Линда утомилась от любовных игр
и приказала незнакомцу освободить меня. Тот приблизился. Но, увидев мой
взгляд, полный ненависти, она поняла, что я убью его, и отослала