"Эльфрида Елинек. Любовницы " - читать интересную книгу автора

быстро не отвыкнешь; ненависть эта сохраняется и в старости, ведь что
старику еще остается в жизни, кроме доброй старой злобы, не раз уже
сослужившей хорошую службу.
Ненависть не уменьшается, а растет, ведь бабуля давно лишилась своего
единственного капитала - внешней привлекательности, которой, вероятно,
когда-то обладала. Бабуля потеряла свой товарный вид. Женщины помоложе для
дедули, старого перечника, изношенного жизнью, давным-давно стали
недоступны, они принадлежат хоть и изношенным жизнью, но еще молодым
мужчинам, способным пока самостоятельно зарабатывать.
Женщины помоложе не станут рисковать своим надежным положением ради
такого старого засранца, как дедуля.
Вот дедуля и подыхает себе потихоньку. Правда, человек в нем умирает
медленней и позже, чем в его почти мертвой жене, но тем не менее умирать -
значит умирать, что упало, то пропало, того не вернешь. Да и жена еще время
от времени подденет, напомнив, каким он был молодым и бойким щеголем, разве
сравнишь с теперешним пердуном Дедуля и бабуля изношены жизнью. Где она, эта
жизнь? Не видать, и все же она их износила.
Бабуле давно ясно, что муж ее с определенного возраста никуда больше от
нее не денется, вплоть до тяжелой, смертельной болезни и последующего
неизбежного исхода. Ему без нее не обойтись, без готовки, без буфета, без
стола, без чистой посуды, без лоханки для свиного пойла. Куда еще податься
этой старой развалине?
Старая развалина полностью зависит от своей законной говноедки.
И вновь и вновь череда вонючих, потных носков и засранных штанов
проходит через бабулины руки. В старости бабуля мстит за все с помощью
мелочей. У нее есть масса возможностей для конструктивной мести.
И вновь тянется череда унижений и болей, которые доставляют бабуле
дедулины ручищи. Череда отвратительных дней. Каждый день, который бабуле еще
предстоит вкусить, дедуля берет в свои руки. Лично. И пусть только кто
попробует вмешаться.
Однако дедуля с малолетства привык, что о его повседневном быте
кто-нибудь да заботится: сначала его бабушка, потом мамаша, теперь вот наша
бабуля. Он не в состоянии даже яичницу себе приготовить.
Он несамостоятелен, словно ребенок, если речь идет о таких приятных
мелочах, как тяжелая домашняя работа. Любыми мелочами, любыми самыми
ничтожными неудобствами, любыми актами домашнего саботажа его легко довести
до белого каления.
Старик и старуха вцепились друг в друга мертвой хваткой, как два
насекомых, как два животных, поедающих одно другое. Одно насекомое уже
наполовину въелось в тело другого.
Плоть питательна и сверх меры терпелива.
Вдалеке, словно караван верблюдов, мимо их дома тянется вереница
молодых женщин. Их силуэты резко очерчиваются на горизонте. В одной руке у
них полные хозяйственные сумки, другой они волокут за собой упирающихся
детишек.
Папаша жадно рассматривает женщин в полевой бинокль. В штанах у него
шевелятся остатки мужского достоинства.
С кухни доносится визгливый голос мамаши, и остатки достоинства снова
замирают.
Наконец-то солнце садится.