"Сильви Жермен. Книга ночей " - читать интересную книгу автора

которую Богу нравилось ввергать людей для издевательств и мук, он,
Теодор-Фостен, должен всем явственно продемонстрировать эту Богову злобу и
ничтожество человеческого бытия.
Он уже не был хозяином "Божьей милости". Отныне он стал посредником
безжалостного, мстительного Бога на земле.
А вскоре у него начались стычки, все более и более жестокие, с
Оноре-Фирменом - бессмысленные капризы, приступы гнева, а особенно безумный
смех отца крайне раздражали юношу. Дошло до того, что однажды они схватились
в рукопашную. Оноре-Фирмен, необычайно рослый и крепкий для своего возраста,
легко одолел отца, швырнул его наземь, а потом привязал к главной мачте.
Затем он вошел в каюту, отстранил Виталию, хлопотавшую вокруг умирающей,
завернул мать в одеяло и на руках унес ее с баржи.

Никто так и не узнал, куда подевался Оноре-Фирмен и что он сделал с
телом матери. Он исчез навсегда. Без сомнения, он ушел наконец в тот
широкий, полный приключений мир, который был куда ближе его горячей
нетерпеливой душе.
Эрмини-Виктория горячо оплакивала уход брата, но она слишком боялась
"сухопутных", чтобы отправиться на его поиски. Воображение девочки,
вскормленное одними лишь бабушкиными сказками да обрывками разговоров,
подхваченными с соседних судов, а теперь еще пораженное ужасной
метаморфозой, какую претерпел отец за год разлуки с семьей, непрестанно
терзало ее, мешая отличать реальность от самых фантастических грез. В этом
мире, где милость Божия могла со дня на день обернуться самым убийственным
гневом, где тело молодой женщины вдруг начинало гнить, как зловонная падаль,
еще до смерти, где любящий, нежный отец с мягким бархатным голосом исчезал и
возвращался грубым крикливым незнакомцем, все было возможно, все, даже самое
худшее.
Однако со временем жизнь Пеньелей вошла в относительно спокойное русло.
Теодор-Фостен со дня исчезновения сына и Ноэми казался менее агрессивным и
подозрительным.
Впрочем, он не уделял ни малейшего внимания обеим оставшимся женщинам и
почти не говорил с ними, если не считать редких слов, неизбежных при общей
работе. Но зато он часто беседовал сам с собой. По крайней мере, именно так
можно было подумать, слыша, как он что-то бормочет себе под нос весь день
напролет. И все-таки обращался он не столько к себе прежнему, сколько к
другой своей ипостаси. Шрам, змеившийся по его лицу, казалось, был следом не
просто физической, но еще более глубокой раны, - нанесенный удар рассек
надвое все его существо, и теперь в нем жили два человека - Теодор слева и
Фостен справа, без соединявшей их черточки, - и эти двое вели меж собой
нескончаемый, неразрешимый спор. Он никогда ни к чему не приводил, поскольку
был полон абсурдных противоречий, но всегда прерывался взрывом бешеного
хохота, который словно исходил от кого-то третьего, также затаившегося
внутри него.


6

Это произошло в час послеобеденного отдыха, погожим весенним днем. С
берега, из тростников, неслись коротенькие посвисты овсянок, в зарослях