"Сильви Жермен. Книга ночей " - читать интересную книгу автора

снова охватили ее. Давно забытый ужас перед жизнью вернулся и начал терзать
ее с невиданной жестокостью. Дитя, которое она с такой торжествующей
радостью носила во чреве, внезапно, в самый час своего рождения,
преисполнило ее смертельной тоской. Мучимая страхом и болью, она звала к
себе мать, умоляя прийти утешить ее и помочь разродиться. Она даже просила
ее вернуться на свое место, то место, которое она, Эрмини-Виктория, так
кощунственно заняла. Она глядела в окно на сияющие звезды, и под конец
взгляд ее остановился на одной из них: ей почудилось, будто эта звездочка
одновременно и скользит к ней с неба и уносится куда-то далеко-далеко, во
мрак ночи.
Ребенок родился еще до возвращения отца. Он оказался таким крупным,
что, выходя на свет божий, разорвал тело своей матери. Это был мальчик; едва
появившись, он издал пронзительный победный крик и так энергично задвигался,
что сам порвал пуповину. Его головку венчала пышная всклокоченная
рыжевато-каштановая грива. "Этот ребенок проживет сто лет, не меньше", -
сказала себе Виталия, купая младенца в корыте. И еще она подумала, что он
тоже, как некогда Теодор-Фостен, получил от судьбы чересчур щедрый задаток,
суливший множество несчастий и превратностей, но, вместе с тем, вероятно, и
немало великих радостей. Пока она перебирала про себя все эти мысли и
воспоминания, в ней вдруг вспыхнула такая жгучая любовь к этому
новорожденному, какой она не испытывала даже к собственному сыну. И она
почти испуганно взглянула на младенца, изумляясь тому властному обаянию,
которое излучало это крошечное, едва народившееся на свет существо.
Вернувшись вместе с врачом, Теодор-Фостен увидел уже спеленутого
ребенка, лежавшего возле юной матери. Она потеряла столько крови, что никак
не могла прийти в сознание, и врач почти не оставил ей надежды на жизнь.
Кровотечение невозможно было остановить, и, чем больше вытекало крови, тем
она становилась чернее и холоднее; вдобавок, она мерцала так, словно это
исходила кровью сама ночь, с ее золотистой звездной пылью. Всего лишь
единожды роженица открыла глаза, но взгляд ее обратился не на ребенка.
Теперь она сама была ребенком, единственным на этой земле. Она с трудом
подняла глаза к окну: ах, как ярко блестели там, наверху, крошечные золотые
гвоздики звезд! Значит, вот они где - тысячи башмаков, которые смерть
износила и бросила в погоне за нею! Она слабо улыбнулась: нынче смерть
надела самые красивые, золотые, настоящие бальные туфельки, чтобы нагнать и
пригласить ее на свое торжество. Оказывается, это вовсе не так страшно -
умирать. Веки ее смежились, и она неслышно шепнула: "А теперь я буду
танцевать босиком..."
Теодор-Фостен взял ребенка на руки с глухой неприязнью, но едва он
поднял это крошечное создание с забавно всклокоченными кудряшками, как гнев
его мгновенно улетучился, а в сердце зародилась безграничная нежность к
сыну. И впервые за много лет он не расхохотался, а улыбнулся.

Эрмини-Виктория умерла еще до зари, так и не увидев ребенка, которого
произвела на свет. Теодору-Фостену показалось, что никогда еще дочь не была
так красива, как в этот предутренний час. Даже в смерти она сохранила свою
прелестную улыбку, и теперь ее чуть видные зубки блестели ярче, чем в те
ночи, когда ее уста раскрывались для поцелуев. Она улетела в смерть,
овеянная тем же волшебным обаянием, каким ее сын вооружился для жизни.
Эта царственно-спокойная красота не допускала слез и причитаний.