"Мор Йокаи. Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта " - читать интересную книгу автора

простого домашнего полотна. Отсюда татарин понял, кто из нас господин, а кто
бедняк.
Достал он из своего кошеля золотую монету, положил на ладонь, показал
венгерскому дворянину; другой рукой накинул ему аркан на шею, сунул зажатую
в кулак монету под нос бывшему моему хозяину и стал дергать веревку,
поочередно зажимая и разжимая кулак. Это означало: за сколько монет тебя
выкупит семья?
Венгерский господин выбросил десять раз по десять пальцев - за сто,
мол. Татарин скривился - маловато. Тот повысил цену, повторив свой жест -
двести. На это вложил татарин конец веревки ему в руку - ладно, мол,
сгодится.
Пришел мой черед, мне он тоже сунул под нос ладонь с золотой монетой:
сколько за тебя пришлют? Я замотал головой - ничего. У глупых татар такое
мотание головой означает - согласен. Повеселел наш владелец и опять мне руку
с монетой тычет: сколько?
Плюнул я ему в руку - иначе как ответишь? Понял он, спрятал золотую
монету, вытащил серебряную. Плюнул я и на нее. Порылся татарин в мешке,
достал большой медный грош - сколько этих за свою голову дашь? Смотрю на
него равнодушно; взял он мою руку в свою и начал загибать пальцы, пытаясь
втолковать мне цифровую науку. Тут я просунул большой палец между средним и
указательным и вполне точно дал понять, что от меня и ржавого геллера не
дождешься.
Резко хлестнула нагайка по моей спине.
Татарская конница собралась быстро и повернула обратно, откуда пришла,
в татарскую свою страну.
Моего прежнего хозяина и меня новый хозяин гнал связанными перед собой.
Охая да вздыхая, помянул я слова моей бедной бабушки: кто Иисуса
порочит, тому еще при жизни суждено ослом заделаться.
Воссияла ее правота. Около полудня швырнул мне татарский господин сухих
стручков, что у нас в доме ослы жрали, - вот тебе и обед, и ужин. Нет,
татарину, в отличие от прежнего моего хозяина, не приходилось запихивать в
меня оставшуюся еду черенком ложки.
Еще пуще убедился я в мудрости бабушкиной поговорки, когда мадьяр на
пятый день стал жаловаться - ноги у него стерты и не может он дальше идти.
Да и то правда: комплекции он был внушительной, а на своих двоих
странствовать не привык. Татарский мой властитель ужаснулся от мысли
потерять богатого пленника, то бишь двести золотых выкупа. Он слез с коня,
ощупал ноги драгоценного мадьяра, крепко выругался и показал - садись, давай
в седло.
Ах, какой сердобольный татарин!
Подошел он затем ко мне, пощупал икры и лодыжки, и я возликовал -
может, и меня на свою лошадь посадить хочет. Но совсем другое удумал
татарин: выбрал он меня, так сказать, эрзац-лошадью; не успел я сообразить
что к чему, как он уже уселся мне верхом на шею, скрестил ноги у меня на
груди и за вихор мой придерживался.
Пришлось тащить окаянного на своем горбу. По счастью, был он малый
хлипкий, весом с тяжелый ранец - ноша для солдата привычная. Слава богу, что
не догадался посадить на меня венгерского страдальца.
А тому шутка по вкусу пришлась - всякому нравится пошутить за чужой
счет. Сперва он высмеял меня, угадав по моим гримасам и стиснутым рукам, с