"Джеймс Джонс. Отныне и вовек (об американской армии) [H]" - читать интересную книгу автора

- Я тебе обещаю, мама. Я все сделаю, как ты скажешь, все, как ты
велишь, - деревянным голосом проговорил мальчик, глядя, как она умирает, и
с недоверием ожидая знамений, подтверждающих бессмертие души.
- Обещание умирающему - самая святая клятва, - выдохнула она вместе с
кашлем, рвавшимся из легких, уже почти заполненных кровью. - И я хочу,
чтобы ты сейчас, у моего смертного одра, дал мне обещание. Обещай, что без
крайней нужды никогда никого не обидишь, никому не причинишь боли.
- Обещаю, - поклялся он, все еще ожидая появления ангелов. - Тебе
страшно? - спросил он потом.
- Возьми меня за руку, сынок, и скажи: "Обещаю". И помни, умирающих не
обманывают.
- Обещаю.
Он протянул руку и почти тотчас отдернул ее, боясь прикоснуться к
смерти, которая уносила его мать; он не видел ничего прекрасного, ничего
назидательного и возвышающего душу в этом возвращении к Богу. Он подождал
еще немного, надеясь, что бессмертие как-то себя обнаружит. Но ангелы так
и не прилетели, не произошло ни землетрясения, ни столкновения планет, и
лишь позже, раздумывая об этой первой увиденной им смерти, он понял:
возвышенной она была только потому, что в свой последний час великого
страха мать тревожилась о _его_ будущем, а не о том, что ожидало ее. Потом
он часто думал и о своей собственной смерти: как она придет к нему? что он
почувствует? каково будет сознавать, что вот этот вздох - последний?
Тяжело было смириться с тем, что он, центр мироздания, перестанет
существовать, но это было неизбежно, и он не роптал. Он лишь надеялся, что
примет смерть с таким же гордым безразличием, с каким приняла ее та, что
была ему матерью. Он чувствовал, что в этом безразличии как раз и
скрывается бессмертие, которое он тогда не сумел увидеть.
Ей надо было бы родиться на век раньше, а она жила в мире, ушедшем
далеко вперед, но стена гор мешала ей понять этот мир. Если бы она знала,
как повлияет на жизнь сына обещание, которое она с него взяла, она никогда
бы не попросила его об этом. Такие обещания давались разве что в старину,
в простое, наивное, давно забытое время.


Через три дня после того, как ему исполнилось семнадцать, он,
наконец-то, завербовался в армию. Как бы бедно ни жили они в Харлане, он
привык к элементарным удобствам, и ему быстро надоело бродяжить по стране,
в поисках удачи перебираясь из города в город. Армейские приемные комиссии
каждый раз заворачивали его - он был еще слишком молод. Повезло ему на
Восточном побережье. Служить его отправили в Форт-Майер. Это было в 1936
году. Тогда в армию шли очень многие.
В Майере он научился боксу - искусству кулачного боя, отличного от
простой драки. Он действительно был необыкновенно подвижен даже для
боксера легчайшего веса, и, как оказалось, это качество в сочетании с его
не по росту мощным ударом открывало перед ним дорогу к продвижению по
службе. В первый же год его талант был отмечен - он получил РПК, а в то
время в армии считалось чуть ли не грехом получить звание в первые три
года, чем, пожалуй, и объяснялась поголовная расхлябанность солдат,
вербовавшихся на второй трехгодичный срок.
И там же, в Майере, он впервые взял в руки горн. Это событие круто