"Джеймс Джонс. Отныне и вовек (об американской армии) [H]" - читать интересную книгу автора

повернуло всю его жизнь: он ушел из команды боксеров и поступил учеником в
роту сигналистов. Такой уж у него был характер - как только он понимал,
что действительно набрел на _главное_, он больше не тратил время ни на что
другое. Ему было еще далеко до первоклассного боксера, и тренер не стал
его удерживать. Команда отнюдь не сочла его уход потерей: уходит - значит,
не хватило упорства, значит, кишка тонка, и вообще, что с него взять, он
никогда не станет звездой, вроде Лью Дженкинса из Форт-Блисса. И его
просто вычеркнули из списка.
А он был слишком занят другим, и его не больно-то волновало, что о нем
думают. У него было призвание, он работал как вол полтора года и завоевал
себе новую, совершенно иную славу. К концу полутора лет он получил нашивки
РПК и специалиста третьего класса и играл действительно здорово, настолько
здорово, что в День перемирия [отмечаемый 11 ноября в США день окончания
первой мировой войны] трубил на торжественной церемонии в Арлингтоне
[место вблизи Вашингтона, где находится Арлингтонское мемориальное
кладбище], а это предел мечтаний каждого армейского горниста. Да, у него
было призвание.
Тот день в Арлингтоне был как восхождение на вершину, ему многое
открылось. Наконец-то он нашел свое место в жизни, и оно вполне его
устраивало. Его первый контракт к тому времени уже истекал, и он собирался
возобновить его здесь же, в Майере. Он собирался остаться здесь, в этой
команде горнистов, на весь тридцатник. Он ясно представлял себе, что ждет
его впереди, и знал: все пойдет без сучка без задоринки, он будет
счастлив. Но это было до того, как в его жизнь начали вмешиваться.
Раньше все зависело лишь от него самого. И боролся он лишь с самим
собой. Никто в этот поединок по-серьезному не вмешивался. А когда
вмешались, он, понятно, стал другим. Все тогда изменилось, он больше не
был девственно чист и потому потерял право целомудренно настаивать на
платонической любви. Тут уж ничего не попишешь, жизнь рано или Поздно
лишает тебя девственности, пусть даже попросту засушив ее, как цветок в
книге. До той поры он был юным идеалистом. Но остаться таким он не смог,
потому что в его жизнь вмешались.
Все ребята из гарнизона в увольнительную шатались по Вашингтону, и он
тоже. Там он и познакомился с той, из высшего общества. Он подцепил ее в
баре, а может, это она его подцепила. До этого он видел "высший свет"
только в кино, а она и хорошенькая была, и, конечно же, аристократка -
училась в колледже на журналистку. Не то чтобы у них вспыхнула великая
любовь - нет, конечно. Просто ему - да, пожалуй, им обоим - нравилось, что
все как в кино: сын шахтера ужинает в "Рице". Она была хорошая девчонка,
хотя и порядочная язва. Они вполне ладили. У них не возникало проблем
"бедной маленькой богачки" [имеется в виду ставший нарицательным образ,
созданный Мэри Пикфорд в фильме "Бедная маленькая богачка" (1917)], потому
что он не стеснялся тратить ее деньги, и они не страдали и не охали, что,
мол, мисс не может выйти замуж за парня не своего круга. Короче, все шло
отлично целых шесть месяцев, пока она не заразила его триппером.
Выписавшись из госпиталя, он узнал, что потерял место в команде
горнистов, а с ним - и звание. В те годы в госпиталях не пользовались
сульфамидами, армейское начальство до самой войны не решалось ввести в
обиход эти "сомнительные" препараты, и лечение было долгим и болезненным.
Один парень, с которым он познакомился в венерологическом отделении,