"Анатолий Жуков. Судить Адама! " - читать интересную книгу автора

- Тихо, Кириллыч?
- Слава богу, тихо, - ответил Чернов, глядя на огонь.
Они были годками, старики на восьмом десятке, родились и всю жизнь
прожили в Хмелевке. Монах - безвыездно, бессуетно, а Чернов отлучался на
семь лет (гражданская и Отечественная войны) и потом суетился, как все
хмелевцы: народил кучу детей, растил их, работал то в колхозе, то в совхозе,
и вот незаметно состарился, стал сторожем. А Монах никогда не был и не будет
сторожем чего-то малого, он считал себя стражем всей жизни, причем жизни
природной, естественной, потому что стоял не на проезжей части людского
сонмища, а у обочины и глядел на Чернова и других односельчан как бы со
стороны. Он не воевал, не имел семьи и детей (жена умерла первыми родами
через год после свадьбы), жил бобылем на острове, и вот тоже состарился и
сидит рядом с Черновым. Рядом, но не вместе.
Монах не зря произвел себя в стражи природной жизни, в охранника и
защитника лесов, речек, зверья, птицы - по своей должности егеря, по
склонности к уединению, по подозрительности к ненасытным людям он был
действительно верным заступником природы, потому что самоотверженно охранял
и защищал ее много лет. Защищал от людей. В том числе и от таких работящих
трудолюбов, как Иван Кириллович Чернов. По своей честности и крестьянской
хозяйственности они не вредят природе умышленно, но, как правильно пишут в
газетах, у людей постоянно растущие потребности, которые они стремятся
удовлетворить; у людей семьи, дети, их тоже надо накормить-напоить,
обуть-одеть, повеселить, и все это не творится, как у бога, из ничего, за
все это платит кормилица-природа. Дорого платит. Иногда безвозмездно
дорого - по человеческому безбожию и неразумию, по безоглядному
хозяйничанью, по обидной бестолковости. И эти люди, его односельчане, даже
не считают себя виноватыми, хотя и боятся Монаха стар и млад, особенно в
лесу. Знают: заметит какой непорядок - пеняй на себя, не помилует.
- Вся беда от нас самих, - сказал Чернов раздумчиво. - Народ у нас
смелый, веселый и бестолковый, как Васька Буслаев!
Монах вздрогнул от этих нечаянных слов и подозрительно поглядел на
Чернова: вот паразит, подслушал его тайные мысли!
- Какой Васька?
- А из былины из старой. В книжке прочитал. Буйный Васька-то был, хотя
и героем стал. В кого пошел, неизвестно. Отец Буслай девяносто лет жил в
Новгороде тихо-мирно, как дворянин или, к примеру, помещик. А сын Васька,
хоть и учен был и песельник, а поводился с пьяницами и сам стал пьяницей и
мотом. Оно - конечно, когда и погулять, как не в молодости, да ведь и меру
надо знать, не только о себе думать, о своих удовольствиях. А он дружину
завел хоробрую, тридцать молодцев без единого, тридцатый, значит, Васька.
Или первый. Потому как все они были пьянь, оторви да брось, все без понятия
добра. Положим, нонче тоже пьют по-черному, да ведь нонешней былью не
оправдаешь прошлое преданье, сами должны отвечать. Ну вот. И Васька со своей
дружиной хороброй захотели "пить и есть из готового" и устроили бой со
своими новгородскими мужиками, чтобы те, если будут побиты, платили этой
пьяни три тыщи рублев в год. По сотне на брата-дружинника, стало быть. Для
города оно, конечно, не так уж и много, да с какой стати три-то тыщи... А
под старость молиться в Ерусалим ездил: душу надо было спасать. Вот ведь!...
Охо-хо-хо! А мы и о душе не думаем.
И опять замолчал, ни о чем не спрашивая, не советуясь. Стало быть, теми