"Анатолий Жуков. Судить Адама! " - читать интересную книгу автора

везде: на Земле, в Космосе и во всех иных беспредельных местах!
Я отправился в другой театр. В третий. В четвертый... В Москве много
театров. Однако везде планы были утверждены, я терял время, пора было
приниматься за работу над дипломом, к тому же пришла догадка, что дело не
только в их бюрократических планах. И плюнул. Черт с ними, на
действительность можно воздействовать и рассказами, которые у меня стали
изредка печатать. А роилось столько тем, образов, историй, проблем, меня уже
похвалил один профессиональный критик, чего же еще! Вон какие толпы героев
окружают, каждый знакомый - потенциальный литературный герой, и что там
непритязательная историйка с печатью, курьезный случай, похожий на
провинциальный анекдот!
Я ушел в рассказы о нашей неповторимой действительности, в повести,
написал даже роман о своих хмелевцах, переживающих злободневные проблемы
наших 60-х годов, а старая башировская историйка с печатью не забывалась. Не
знаю уж почему. Ведь основой ее стал случай, исключительный, нетипичный
случай, но вот же держит, не отпускает, терпеливо ждет своей очереди.
А прошло уже двадцать с лишним лет.
Недавно я встретился с Александром Петровичем, который жил и работал в
заволжском небольшом городе, мы вспомнили Хмелевку, годы совместной работы,
смешной тот случай, и Баширов посетовал, что я не довел "печать" до ума, не
сделал всеобщим достоянием. И я повздыхал. В самом деле жалко. Если столько
лет помним тот случай, значит, не такой уж он простенький и будет интересен
для кого-то другого. А может, и полезен. Правда, я давно уже не думаю об
исправлении человечества на свой лад, не стараюсь удивить читателя, не
доверяю ни эффектам, ни исключениям из правил, но не люблю также слов и дел,
интересных только мне одному. За последнюю четверть века я кое-что понял в
этой жизни, освободился от меланхолии и уже близко подошел к уверенно
оптимистическому мировосприятию своего старого друга Баширова. Именно
поэтому мне было весело рассказывать давнюю историю, приятно вспоминать
родную Хмелевку, далекое то время, свою молодость, товарищей и друзей.

I

Началось все с директора пищекомбината Башмакова, хотя пострадавшим и
виноватым, как это иногда случается, стал его преемник Толя Ручьев, Анатолий
Семенович, поскольку он, пусть и один день, возглавлял комбинат и нес
определенную ответственность за все происходящие там события.
Я живо представляю тот солнечный июньский день в Хмелевке, теплую
сельскую тишину, зеленые палисады с решетчатой штакетной оградой перед
домами, пыльные улицы, по которым носятся на велосипедах подростки, пугая
разлетающихся кур, и отрадный гам и плеск на водной станции - в середине дня
там купается, наверное, треть населения.
Башмакова я вижу утром идущим на работу. В синей, уже вышедшей из моды
полувоенной форме - китель, брюки галифе, фуражка, - он топает яловыми
офицерскими сапогами по дощатому тротуару, в одной руке красная папка,
другой он то ораторски жестикулирует, то держится за борт кителя. Вероятно,
он рассуждает с кем-то или выступает, но вид строг и невозмутим со всех
сторон. Анфас - сросшиеся брови, подозрительный прищур глаз, широкий нос,
широкий рот, широкий подбородок. Сзади поглядишь - крутой, с короткой
щетиной затылок, плотная широкая спина, рассиженный бабий зад, короткие