"Вячеслав Кабанов. Все тот же сон " - читать интересную книгу автора

Во время своих поездок в Москву я всегда останавливался на Малой
Бронной, в семье Мороз. Это были исключительно добрые и симпатичные люди.
Александра Ивановна Мороз, урожденная Корнилова, когда-то принимала участие
в народовольческом движении, была сослана в Сибирь по приговору суда в
знаменитом процессе 193-х, там вышла замуж за М.С. Мороза и вернулась с
мужем и двумя сыновьями в Москву. В 1905 году она была уже немолодой
женщиной, но сохранила свой молодой идеализм. Муж, добродушный старик,
хлебосол, любивший порой выпить и кутнуть с приятелями, плохо разбирался в
политических вопросах, считал себя правее жены, но, в сущности, был целиком
под ее влиянием. Большинство их знакомых и друзей состояли либо из бывших
народовольцев, либо из более молодых революционеров. Немудрено, что оба сына
их, в это время студенты первого курса Петровской Академии, совсем еще
желторотые птенцы, попали в компанию юных социалистов-революционеров и
принимали деятельное участие в подготовлявшемся тогда в Москве революционном
восстании.

Двадцатипятилетний Борис Кабанов, хоть далеко и не был желторотым, но
так ли уж мудрено, что, будучи студентом той же Петровской Академии, мог
оказаться в той же или подобной компании?

Читаем Оболенского дальше:


У Морозов всегда было людно, шумно и весело. Среди их постоянных
посетителей помню тогда еще молодого писателя Чирикова. Он порядком выпивал
за трапезами, а затем пел народные песни и с азартом отплясывал русскую.

Евгений Николаевич Чириков был тогда и впрямь "молодым писателем", хотя
ему перевалило за сорок, но физическую молодость он истратил на волнения
революционной страсти, а к этому времени по старой памяти представлялся то
народником, то даже марксистом, но уже почитался "передовым
писателем-реалистом" из горьковского окружения. Однако главное не в нем.
Главное, что упоминание о Чирикове позволяет ощутить не одну только
революционную атмосферу дома Морозов. Вот уж тут я прямо вижу молодого деда
Бориса, и не вообще, не где-то, а именно в доме его сотоварищей по Академии,
потому что любовь к народу и совесть, хоть и звали к борьбе, не борьба была
им любима. А вот русскую песню, гитару свою - любил, и пляску с топотом и
свистом готов был смотреть до полночи.


Ложась спать на один из диванов, я не знал, кого увижу утром на другом
диване, стоявшем в моей комнате... А когда мне пришлось пожить у Морозов
недели две незадолго до Московского восстания, смены людей на втором диване
стали происходить чаще. Вместо прежних солидных бородатых незнакомцев, на
нем появлялись спящие фигуры безусых юношей, рядом с которыми непременно
лежали заряженные браунинги или маузеры. Это были товарищи сыновей,
состоявшие дружинниками эсеровских организаций. Революционность сыновей
пугала добродушного отца, который ссорился с ними не столько из-за существа
их политических настроений, сколько из-за неосторожного поведения... Когда
я, проезжая Москву через несколько дней после восстания, заехал к Морозам на