"Иехудит Кацир. Шлаф штунде " - читать интересную книгу автора

Через несколько дней бабушка объявила нам, что дядя Альфред скончался в
больнице. Она утерла слезы и сказала: у него была тяжелая болезнь - в
легких, операция не удалась... Но мы-то знали истинную причину его смерти и
не решались глядеть друг на друга, когда шли с бабушкой, которая оплакивала
дядю Альфреда, но больше себя, и с дедушкой, который оплакивал бабушку, и с
нашими родителями, и еще с тремя людьми, которых совсем не знали, за
усердными прислужниками смерти, похожими на ангелов в своих белых
нарукавниках, с бородатыми потными лицами, несшими на носилках под темной
пыльной тканью тело, которое вдруг оказалось маленьким и ссохшимся - голова
почти касалась толстого черного зада переднего ангела, а ноги болтались
возле расстегнутой ширинки заднего, и я думала: это может быть кто угодно
там, под тканью, может, это вообще не он, но, когда мы подошли к открытой
могиле, кантор произнес его имя, и судорожные отчаянные рыдания вырвались из
моей груди, потому что я поняла, что невозможно повернуть время вспять, а ты
застыл безмолвно по другую сторону черной могилы, и я знала, что теперь он
всегда будет стоять меж нами и что после похорон твой отец заберет тебя к
вам домой, хотя до конца каникул еще далеко, но бабушка очень плохо себя
чувствовала, и через несколько месяцев, зимой, она действительно умерла, а
дедушка закрыл свою контору на улице Герцля и переехал жить в дом
престарелых, и годами продолжал разговаривать с нею, словно она по-прежнему
была рядом. И уже там, на кладбище, я знала, что мы никогда больше не
окажемся вместе в нашей комнатке под крышей, и лишь изредка, засыпая, я буду
видеть тебя, как ты стоишь надо мной на четвереньках, уставившись на меня
хищными желтыми зрачками, и я буду шептать тебе: иди! - и чувствовать твое
сердце, отбивающее по моей груди все те же слова - до последних судорог, до
немыслимых трепетных бабочек...

Я утираю слезы и вместе со старичками приближаюсь к могиле, чтобы
положить на нее камушек, все уже готовятся разойтись, но я задерживаюсь еще
на минутку возле позолоченного мрамора дяди Альфреда и знаю, что ты стоишь
тут же, рядом. Вблизи ты можешь разглядеть, что и у меня уже есть морщинки в
уголках рта, и седые волоски, оба мы читаем про себя вступление к "Песне о
земле", читаем слова, которых тогда не понимали, я кладу у их подножья
маленький камушек, и ты тоже кладешь камушек, а потом кладешь руку мне на
плечо и говоришь: пойдем. Перед нами шагают моя мама и твой отец и шепчутся
о том, что муниципалитет постановил снести старый дом и выкорчевать рощу за
ним, на этом месте решено выстроить роскошный небоскреб, и я вижу землю,
которая не в силах вместить всего, что мы схоронили в ней, вижу, как она
содрогается и расходится, трескается, и весь их небоскреб раскалывается и
рушится. Миша идет за нами следом и вздыхает, и говорит: если бы только
можно было повернуть время вспять... Хоть на одну минуту... И я точно знаю,
какую минуту он хочет вернуть. Возле ворот стоит согбенная старушка, с таким
знакомым сморщенным личиком, дрожащей рукой она берет меня за рукав и
скрипучим голосом говорит: ты, наверно, не помнишь меня, но я-то хорошо
знала вас всех, и твоего дедушку, он часто заходил к нам на почту - старую
нашу почту... Вы госпожа Белла Блюм с почты! - шепчу я, и сердце мое
съеживается и бледнеет, на мгновение я вижу узкие очки на остреньком носике,
седые волосы, вижу, как ледяные скрюченные пальцы с вожделением тянутся к
нашим детским шейкам и треугольным маркам, я вспоминаю анонимные письма с
угрозами и кошусь на тебя, но ты смотришь на носки своих пыльных туфель и