"Иехудит Кацир. Шлаф штунде " - читать интересную книгу автора

может выйти из этого ребенка, зачем убивать человека? Тут Миша вздыхал и
закуривал. Издали уже можно было различить большие часы над железнодорожным
вокзалом, без пяти девять мы подъезжали. Мы с дедушкой выходили на перрон, а
Миша оставался ждать в машине. Два носильщика в серых фуражках опирались на
ржавые тележки, окидывали время от времени друг друга дремотными взглядами и
курили вонючие папироски, которые доставали из желтых пачек с нарисованными
на них черными конями. От ужасного волнения я начинала ужасно хотеть пипи и
перескакивала с ноги на ногу. В девять ровно раздавался долгий радостный
гудок паровоза, тянувшего за собой пять лязгающих и грохочущих вагонов.
Носильщики пробуждались, затаптывали папироски громадными тяжелыми бутсами и
принимались сновать вдоль перрона взад-вперед, выкрикивая: багаж! багаж! Я
силилась отыскать твое лицо среди сотен уродливых расплюснутых физиономий,
прилипших к вагонным стеклам. И тут с шипением раздвигались двери, ты
спрыгивал, - всегда первым, в коротеньких брючках, какие были тогда на всех
детях, зеленой рубашке с фирменными знаками на карманах, какие имелись лишь
у немногих, и клетчатой кепке, как у сыщиков, которую тебе привезли из
Англии и какой не было больше ни у одного мальчишки, - стоял возле черного
чемодана твоего отца и поглядывал по сторонам прищуренными глазами - две
зеленые щелки под светлыми растрепанными волосами, - и я снова чувствовала
сладкую боль между горлом и животом, от которой у меня перехватывало дыхание
и которая являлась всякий раз, как только я видела тебя или когда думала о
тебе, и я кричала: вот Ули! Вот Ули! И бежала к тебе, и тогда ты тоже видел
меня и улыбался, мы изо всех сил обнимались, дедушка подходил, трепал тебя
по плечу и говорил: как ты вырос, Шауль! И уже не подымал, как раньше, твой
чемодан, потому что тебе уже было тринадцать с половиной и ты был сильнее
его. Ты клал свой черный чемодан в багажник рядом с моим красным. И Миша
отвозил нас в дедушкину контору на улице Герцля, все стены которой были
увешаны большими блестящими видами страны с уймой синего цвета: Кинерет и
Мертвое море, Рошха-Никра и Эйлат, - и везде были санатории и дома отдыха, и
правительство платило дедушке, чтобы он посылал туда уцелевших от Холокоста,
и я всегда представляла себе, как они прибывают в поездах, в своих таких
смешных пальто и шапках, из-под которых выглядывают желтые и печальные лица,
как на тех картинках, которые нам показывали в классе вДень Холокоста и
героизма, и выстраиваются перед санаторием в длинную очередь со всеми своими
потрепанными чемоданами, перевязанными веревками, и каждый в свой черед
заходит и снимает пальто и шапку, и получает вместо них цветной купальник
или плавки и панамку оранжевого цвета, и усаживается на солнышке в шезлонг,
и они купаются в море и много-много едят, быстро выздоравливают и через
неделюуже становятся толстые и загорелые, смеются и улыбаются, как люди на
рекламных щитах, и тогда их отправляют домой, потому что прибыли новые
поезда с новыми уцелевшими от Катастрофы, которые тоже дожидаются своей
очереди. Но однажды в субботу мы поехали с дедушкой и бабушкой и еще с
кем-то "с ревизией" в одно из таких мест, носившее название "Городок отдыха
Рошха-Никра", и при входе в него не оказалось никакой очереди и никаких
уцелевших, и вообще невозможно было догадаться, кто здесь пережил
Катастрофу, а кто - просто обычный человек, поскольку у всех были толстые
отвислые животы и никто не выглядел особенно печальным, все плавали в
бассейне и жевали бутерброды с повидлом, громко разговаривали и играли в
бинго. И тогда мы придумали способ проверить, кто тут и вправду уцелевший,
но у меня не хватило духу, я только издали смотрела, как ты проходишь по