"Франц Кафка. Кары (1915, Сборник)" - читать интересную книгу автора

Особенно в первое время не было ни одного разговора, который так или иначе,
хотя бы и тайно, его не касался. В течение двух дней за каждой трапезой
совещались о том, как теперь себя вести; но и между трапезами говорили на ту
же тему, и дома теперь всегда бывало не менее двух членов семьи, потому что
никто, видимо, не хотел оставаться дома один, а покидать квартиру всем сразу
никак нельзя было. Кстати, прислуга - было не совсем ясно, что именно знала
она о случившемся, - в первый же день, упав на колени, попросила мать
немедленно отпустить ее, а прощаясь через четверть часа после этого, со
слезами благодарила за увольнение как за величайшую милость и дала, хотя
этого от нее вовсе не требовали, страшную клятву, что никому ни о чем не
станет рассказывать.
Пришлось сестре вместе с матерью заняться стряпней; это не составило,
впрочем, особого труда, ведь никто почти ничего не ел. Грегор то и дело
слышал, как они тщетно уговаривали друг друга поесть и в ответ раздавалось
"Спасибо, я уже сыт" или что-нибудь подобное. Пить, кажется, тоже перестали.
Сестра часто спрашивала отца, не хочет ли он пива, и охотно вызывалась
сходить за ним, а когда отец молчал, говорила, надеясь этим избавить, его от
всяких сомнений, что может послать за пивом дворничиху, но тогда отец
отвечал решительным "нет", и больше об этом не заговаривали.
Уже в течение первого дня отец разъяснил матери и сестре имущественное
положение семьи и виды на будущее. Он часто вставал из-за стола и извлекал
из своей маленькой домашней кассы, которая сохранилась от его погоревшей
пять лет назад фирмы, то какую-нибудь квитанцию, то записную книжку. Слышно
было, как он отпирал сложный замок и, достав то, что искал, опять
поворачивал ключ. Эти объяснения отца были отчасти первой утешительной
новостью, услышанной Грегором с начала его заточения. Он считал, что от того
предприятия у отца решительно ничего не осталось, во всяком случае, отец не
утверждал противного, а Грегор его об этом не спрашивал. Единственной в ту
пору заботой Грегора было сделать все, чтобы семья как можно скорей забыла
банкротство, приведшее всех в состояние полной безнадежности. Поэтому он
начал тогда трудиться с особым пылом и чуть ли не сразу сделался из
маленького приказчика вояжером, у которого были, конечно, совсем другие
заработки и чьи деловые успехи тотчас же, в виде комиссионных, превращались
в наличные деньги, каковые и можно было положить дома на стол перед
удивленной и счастливой семьей. То были хорошие времена, и потом они уже
никогда, по крайней мере в прежнем великолепии, не повторялись, хотя Грегор
и позже зарабатывал столько, что мог содержать и действительно содержал
семью. К этому все привыкли - и семья, и сам Грегор; деньги у него с
благодарностью принимали, а он охотно их давал, но особой теплоты больше не
возникало. Только сестра осталась все-таки близка Грегору; и так как она в
отличие от него очень любила музыку и трогательно играла на скрипке, у
Грегора была тайная мысль определить ее на будущий год в консерваторию,
несмотря на большие расходы, которые это вызовет и которые придется покрыть
за счет чего-то другого. Во время коротких задержек Грегора в городе в
разговорах с сестрой часто упоминалась консерватория, но упоминалась всегда
как прекрасная, несбыточная мечта, и даже эти невинные упоминания вызывали у
родителей неудовольствие; однако Грегор думал о консерватории очень
определенно и собирался торжественно заявить о своем намерении в канун
рождества.
Такие, совсем бесполезные в нынешнем его состоянии мысли вертелись в