"Франц Кафка. Кары (1915, Сборник)" - читать интересную книгу автора

голове Грегора, когда он, прислушиваясь, стоймя прилипал к двери.
Утомившись, он нет-нет да переставал слушать и, нечаянно склонив голову,
ударялся о дверь, но тотчас же опять выпрямлялся, так как малейший учиненный
им шум был слышен за дверью и заставлял всех умолкать. "Что он там опять
вытворяет?" - говорил после небольшой паузы отец, явно глядя на дверь, и
лишь после этого постепенно возобновлялся прерванный разговор.
Так вот, постепенно (ибо отец повторялся в своих объяснениях - отчасти
потому, что давно уже отошел от этих дел, отчасти же потому, что мать не все
понимала с первого раза) Грегор с достаточными подробностями узнал, что,
несмотря на все беды, от старых времен сохранилось еще маленькое состояние и
что оно, так как процентов не трогали, за эти годы даже немного выросло.
Кроме того, оказалось, что деньги, которые ежемесячно приносил домой
Грегор - он оставлял себе всего несколько гульденов, - уходили не целиком и
образовали небольшой капитал. Стоя за дверью, Грегор усиленно кивал головой,
обрадованный такой неожиданной предусмотрительностью и бережливостью.
Вообще-то он мог бы этими лишними деньгами погасить часть отцовского долга и
приблизить тот день, когда он, Грегор, волей был бы отказаться от своей
службы, но теперь оказалось несомненно лучше, что отец распорядился деньгами
именно так.
Денег этих, однако, было слишком мало, чтобы семья могла жить на
проценты; их хватило бы, может быть, на год жизни, от силы на два, не
больше. Они составляли, таким образом, только сумму, которую следовало,
собственно, отложить на черный день, а не тратить; а деньги на жизнь надо
было зарабатывать. Отец же был хоть и здоровым, но старым человеком, он уже
пять лет не работал и не очень-то на себя надеялся; за эти пять лет,
оказавшиеся первыми каникулами в его хлопотливой, но неудачливой жизни, он
очень обрюзг и стал поэтому довольно тяжел на подъем. Уж не должна ли была
зарабатывать деньги старая мать, которая страдала астмой, с трудом
передвигалась даже по квартире и через день, задыхаясь, лежала на кушетке
возле открытого окна? Или, может быть, их следовало зарабатывать сестре,
которая в свои семнадцать лет была еще ребенком и имела полное право жить
так же, как до сих пор, - изящно одеваться, спать допоздна, помогать в
хозяйстве, участвовать в каких-нибудь скромных развлечениях и прежде всего
играть на скрипке. Когда заходила речь об этой необходимости заработка,
Грегор всегда отпускал дверь и бросался на прохладный кожаный диван,
стоявший близ двери, потому что ему делалось жарко от стыда и от горя.
Он часто лежал там долгими ночами, не засыпая ни на одно мгновение, и
часами терся о кожу дивана или не жалея трудов, придвигал кресло к окну,
вскарабкивался к проему и, упершись в кресло, припадал к подоконнику что
было явно только каким-то воспоминанием о чувстве освобождения, охватывавшем
его прежде, когда он выглядывал из окна. На самом же деле все сколько-нибудь
отдаленные предметы он видел день ото дня все хуже и хуже; больницу
напротив, которую он прежде проклинал - так она примелькалась ему, Грегор
вообще больше не различал, и не знай он доподлинно, что живет на тихой, но
вполне городской улице Шарлоттенштрассе, он мог бы подумать, что глядит из
своего окна на пустыню, в которую неразличимо слились серая земля и серое
небо. Стоило внимательной сестре лишь дважды увидеть, что кресло стоит у
окна, как она стала каждый раз, прибрав комнату, снова придвигать кресло к
окну и даже оставлять отныне открытыми внутренние оконные створки.
Если бы Грегор мог поговорить с сестрой и поблагодарить ее за все, что