"Епископ Диоклийский Каллист. Можно ли считать К.С.Льюиса 'анонимным православным' " - читать интересную книгу автора

умственном становлении, ни в его обращении, хотя Августина он, между делом,
упоминает дважды. В книге "Отброшенный образ" он немного говорит о трудах
Псевдо-Дионисия, но лишь потому, что они очень важны для средневекового
Запада. В "Чуде" - три ссылки на Отцов, все в пределах страницы, но две
взяты из вторых рук, от современных западных авторов. Льюис написал
предисловие к английскому переводу св. Афанасия Великого ("Воплощение Слова
Божия"), но лишь потому, что был в дружбе с переводчицей, сестрой Пенелопой.
Предполагают, что "глубокая магия" в "Льве, Колдунье и платяном шкафе"
восходит к учению об Искуплении, как его толковал св. Григорий Нисский. Но
соответствия не так уж явственны; скорее Льюис взял это у Августина или у
нынешних богословов.
Поэтому я вполне согласен с Беде Гриффитсом, которому Льюис посвятил
книгу "Настигнут радостью". Гриффитс пишет: "Примечательно, что Льюиса очень
мало интересовали Отцы Церкви. Казалось бы, для человека такой классической
культуры естественно любить латинских и греческих Отцов, но, кроме ссылки на
"Исповедь" св. Августина, я не припомню ничего".
За немногими исключениями, источники у Льюиса западные, причем
средневековые или Нового времени, а не святоотеческие. Кроме Платона,
Августина и Боэция, наставники его - Данте, Хукер, Спенсер, Мильтон,
Джонсон, Макдональд, Честертон, Чарльз Уильямс, одно время - Йейтс. Тут есть
почти все - и католики, и протестанты, а вот православных нету. Да, прав
Эндрю Уолкер: "Льюис - глубоко западный человек".

3. Апофатика, но не литургика
Но и это не все. Хотя Льюис почти не связан с Православием и почти не
ссылается на Восточных Отцов, часто он очень похож на них, похоже мыслит.
Предпосылки у него западные, а выводы - такие, которые мог бы поддержать
православный христианин. Это тем замечательней, что прямого влияния нет.
Чтобы показать это, обращусь не столько к его апологетике, сколько к
сказкам и романам, ибо именно в них богословское видение особенно
своеобразно и глубоко. Однако сперва скажу об одном свойстве, которое вряд
ли понравилось бы православному христианину.
В1962 году, за год до смерти, Льюис писал Беде Гриффитсу: "Никак не
могу заинтересоваться литургией". Гриффитс прибавляет, что к концу жизни
"Льюис, обрел глубокое благоговение перед тайной евхаристии...; однако ему
так и не удалось воспринять Церковь как worshipping community, и культ... -
как небо на земле". Православные же воспринимают христианство прежде всего
через литургию. Восточное богословие прежде всего осознает Церковь как
worshipping community, как упорядоченное и стройное воплощение "неба на
земле", явленное в литургии. Здесь Льюис очень далек от Православия.
Однако это уравновешивают четыре важнейших "совпадения". Льюис остро
ощущает сокровенность Бога, Его неисчерпаемую таинственность. Да конечно, в
апологетических трудах, как-то слишком доверчиво взывающих к разуму и к
нравственному закону, он ближе к богословию катафатическому. Д-р Уолкер
пишет, что "его склад ума... был скорее катафатическим". Но есть у него и
другое, только не в трактатах. Полагаясь на разум, он знает, тем не менее,
что ни человеческая речь, ни рациональные доводы не выразят до конца
запредельной истины. Он понял, что логичный спор, вообще - философское
мышление могут только намекнуть, но не выразить, и признал, что ближе всего
мы подходим к Богу через стихи, миф, символ. Потому он и выражает самые