"Анна Иосифовна Кальма. Дети горчичного рая " - читать интересную книгу автора

Берег, и Горчичный Рай, где жили негры.
Дядя Пост - подвижный, сухонький, увенчанный седым задорным хохолком -
был похож на птицу. Он никогда не сидел спокойно на месте: то ерошил свой
хохолок, то трогал себя за нос, то вдруг начинал свирепо шлепать себя по
коленке.
Обязанности почтальона нисколько его не удовлетворяли. Он ухитрялся
быть одновременно нянькой у нескольких осиротевших ребят, учить грамоте
детей, которые не могли ходить в школу, помогать баптистскому пастору в
церкви и быть советником всех вдовых женщин. Даже самое малое горе своих
подопечных он принимал близко к сердцу.
Настоящего имени дяди Поста никто не знал, да это было и не важно. Зато
даже последняя собачонка в городке знала его хрипящий, сипящий, стонущий и
задыхающийся, как астматик, автомобиль того невообразимого цвета, который
зовется оливковым.
До того как у дяди Поста завелось это подобие машины, он объезжал свой
район на высокой, страусообразной тележке-трясучке, в которую была впряжена
лошадь, сохранившаяся, вероятно, тоже с прошлого столетия. Звали этот
музейный экспонат Фиалкой. Завидя издали толстую старую лошадь, все
мальчишки Стон-Пойнта начинали кричать:
- Фиалка, рысью! Фиалка, в галоп!
И Фиалка начинала мелко и кокетливо перебирать ногами.
Когда техника во всем мире сделала стремительный бросок вперед, дядя
Пост счел неприличным ездить долее на Фиалке. И вот в один знаменательный
для Стон-Пойнта день обитатели города сначала услышали, а потом и увидели
дядю Поста в новом экипаже механического типа, по-видимому с двигателем
внутреннего сгорания.
Много-много сил тратил бедный старик на свое оливковое чудовище. Прежде
чем остановиться, он долго и мучительно обуздывал свой экипаж, а обуздав, с
торжеством вытаскивал желтый в клетку носовой платок, вытирал взмокший седой
хохол и только потом прикладывал ко рту знаменитый рожок.
Раздавались звуки певуче-пронзительные, лесные, как будто
доисторический человек в девственном лесу сзывал на совет своих
соплеменников.
Из домов, поспешно вытирая руки о фартуки, выскакивали женщины с
заготовленным в кармане письмом или с молчаливым ожиданием в глазах. Теперь
женщины смотрели не так жадно и скорбно, как в дни войны, когда все они
ждали весточки из-за океана. Однако и сейчас дядя Пост не мог пройти
равнодушно мимо вопрошающих глаз и неизменно говорил:
- Ваше письмо еще, наверно, в конторе, мэм. Но я непременно в
следующий раз захвачу его.
Больше всего любили дядю Поста ребята Восточной окраины. Едва
раздавался зов его рожка, как из всех домов, школ, аптек, бой- и
герлскаутских клубов и лож высыпала детвора. Многих он знал не только по
имени, но мог даже сказать, когда такой-то мальчик или такая-то девочка
болели коклюшем или дифтеритом и собирают ли они марки или сигарные
этикетки. Часто он подзывал к себе одного из таких ребят и говорил,
пощипывая нос:
- Я везу для вдовы Мэнсли письмо из Новой Гвинеи. На нем марка - чудо!
Наведайся к ней завтра от моего имени и попроси повежливей: может, она
отдаст тебе эту новогвинейскую красавицу.