"Итало Кальвино. Паломар" - читать интересную книгу автора

со вселенной, с тем дружелюбна и она. Вот если бы, - вздыхает Паломар, -
смог стать когда-нибудь таким и я!"
Он решает брать с таких людей пример. Отныне все его усилия устремлены
будут на достижение согласия и со своими ближними, и с самой удаленной из
спиралей галактической системы. Так как с ближними проблем хоть отбавляй,
для начала Паломар пытается улучшить отношения со вселенной. С этой целью он
прекращает или сводит к минимуму посещение себе подобных; приучается
освобождать свой ум, гоня назойливые мысли прочь; звездными ночами наблюдает
небеса; знакомится с работами по астрономии; осваивается с представлением о
космическом пространстве, пока оно не делается атрибутом его умственного
багажа. Затем пытается держать в уме одновременно очень близкое и крайне
удаленное: когда, к примеру, Паломар раскуривает свою трубку,
сосредоточившись на пламени горящей спички, в миг затяжки втягиваемом в
головку трубки, вслед за чем начнется медленное превращение табачных нитей в
жар, то ни на миг не должен забывать, что в это самое мгновение, то есть
миллионы лет назад, в Большом Магеллановом Облаке вспыхнула сверхновая
звезда. Его не покидает мысль о том, что во вселенной все взаимосвязано и
все друг другу сообразно: если изменила свою яркость Крабовидная туманность
или уплотнился шаровидный сгусток в Андромеде, это непременно как-нибудь да
отразится на работе паломарова проигрывателя или же свежести лежащего в его
тарелке кресс-салата.
Уверившись, что правильно определил он собственное место средь
безмолвно плавающих в вакууме тел, средь пыли взвешенных в пространстве и во
времени действительных и мыслимых событий, Паломар решает, что настало время
применять эти космические знания к отношениям с ближними. Спешит вернуться в
общество, возобновляет прежние знакомства, деловые и приятельские отношения,
внимательно анализирует все свои связи и привязанности и надеется, что
наконец-то перед ним предстанет четкий, ясный и ничем не омраченный
человеческий пейзаж, среди которого он будет двигаться уверенно и точно. Ну
и как же? Ничего подобного. Он понемногу увязает в нагромождении
недоразумений, колебаний, компромиссов, неудач; пустячные вопросы не дают
ему покоя, а серьезнейшие кажутся банальными, любое действие и слово
выглядят неловкими, неуместными и нерешительными. В чем же дело?
Вот в чем: созерцая звезды, он привык считать себя бесплотной
безымянной точкой, почти что забывая о своем существовании; теперь, когда
приходится иметь дело с людьми, ему не обойтись без собственного "я", но где
оно, он сам уже не ведает. Завязывая отношения с кем-то, надо знать, как с
ним себя вести, определенно представлять, какую вызывает у тебя реакцию
присутствие другого человека - отвращение или влечение, любопытство,
недоверие или, быть может, равнодушие, кто на кого влияет, чувствуешь ли ты
себя учителем или учеником, властителем или подвластным, зрителем или
актером, - чтобы на основе своих и ответных реакций выработать правила игры,
предугадать ходы и контрходы. По сей причине, прежде чем заняться
наблюдением за другим, нелишне точно знать, каков ты сам. В этом-то и
состоит особенность познания ближних: оно проходит непременно через знание
самого себя, чего как раз и не хватает Паломару. Знать себя все-таки мало -
еще необходимо понимать себя, сообразовываться с собственными целями,
возможностями, побуждениями, то есть управлять своими склонностями и
поступками, их контролировать и направлять, а не обуздывать и подавлять.
Люди, восхищающие Паломара правильностью и естественностью каждого их слова,