"Итало Кальвино. Тропа паучьих гнезд" - читать интересную книгу автора

сражение. В небо летят снопы искр; верхушки каштанов кажутся позолоченными.
Огонь перекинулся на деревья, и, возможно, сгорит весь лес.
Ферт составляет список потерь: пулемет "бреда", шесть дисков, два
карабина, гранаты, патроны и центнер риса. Карьера его кончена, больше ему
никогда не командовать, возможно, его расстреляют. Тем не менее он
продолжает поводить ноздрями и отдавать приказы, словно речь идет о самой
обычной перемене стоянки.
- Куда мы идем?
- Потом скажу. Прочь из леса. Вперед.
Отряд с оружием и снаряжением идет по лугам индейским строем, ступая
след в след. Левша тащит на спине котел, на плече у него примостился Бабеф.
На Пина нагрузили всю кухонную утварь. По рядам проходит:
- Немцы услышали пальбу и увидели пожар, скоро они станут наступать нам
на пятки.
Ферт оборачивается. Лицо у него желтое и бесстрастное.
- Тихо. Попридержите языки. Идем дальше.
Кажется, что он руководит отступлением после проигранного сражения.

VIII

Новый привал устроили на сеновале, таком низком, что в нем не
разогнешься, с дырявой крышей, пропускающей дождь. По утрам партизаны
разбредаются по поросшим рододендронами склонам, греются на солнце, валяются
в покрытых росою кустах и выворачивают наизнанку рубашки, вылавливая вшей.
Пин любит, когда Левша посылает его по делам: с ведрами - к колодцу,
чтобы наполнить водой котел, с маленьким топориком- за дровами в выгоревший
лес, или к ручью - вылавливать стебли кресса, из которых повар готовит свои
салаты. Пин поет, смотрит на небо, на окружающий его мир, омытый утренней
влагой, на невиданные расцветки горных бабочек, которые вьются над лугами.
Пин заставляет себя ждать, и Левша всякий раз приходит в бешенство: у него
то гаснет огонь, то пригорает рис. Когда Пин возвращается со ртом, набитым
земляникой, и глазами, в которых все еще порхают бабочки, повар осыпает его
ругательствами на всех языках. Тогда Пин опять превращается в веснушчатого
пострела из Длинного переулка и ввязывается с Левшой в перепалку, которая
длится часами, и собирает подле кухни разбредшихся по склону партизан.
Но утром, бродя по тропкам, Пин забывает про старые улицы, на которых
скапливается лошачья моча, про мужские и женские запахи, источаемые смятой
постелью его сестры, про острый привкус дыма, вырывающегося из открытых
затворов, про красный, пронзительный свист ремня, которым его хлестали на
допросе в комендатуре. Пин сделал здесь новые, интереснейшие открытия: он
увидел желто-коричневые грибы, вылезающие из влажного перегноя, красных
пауков, притаившихся в огромной невиданной паутине, длиннолапых и длинноухих
зайчат, которые неожиданно выпрыгивают на тропинку и тут же исчезают,
улепетывая зигзагами.
Однако довольно случайного, мимолетного оклика, чтобы Пин снова
заразился мохнатой, муторной кровожадностью, свойственной всему
человеческому роду. И вот он уже широко раскрытыми глазами, вокруг которых
густо собрались веснушки, наблюдает за спариванием кузнечиков, или втыкает
сосновую иголку в бородавку на спине у жабы, или же мочится на муравейник,
глядя, как расслаивается пористая земля и как мутный поток уносит красных и