"Итало Кальвино. Тропа паучьих гнезд" - читать интересную книгу автора

Они сгрудились вокруг него, и он что-то говорит им вполголоса. Кажется, он
мылит им шею, а они кивают и соглашаются.
До Пина опять никому нет дела. Сейчас он преспокойно уйдет. О пистолете
лучше не заикаться. Все это ерунда. Мужчины небось о нем и думать забыли.
Однако, как только Пин оказывается в дверях, Француз поднимает голову.
- Так, значит, договорились, Пин?
Пину надо бы опять начать дурачиться, но вдруг он чувствует себя
ребенком среди взрослых и замирает, опершись рукою о косяк.
- Иначе не показывайся нам на глаза, - предупреждает Француз.
Пин бродит по переулку. Вечер. В окнах загорается свет. Вдали в ручье
заквакали лягушки. В эту пору ребята по вечерам сидят у луж и ловят лягушек.
На ощупь лягушки холодные и скользкие. Они похожи на женщин - такие же
гладкие и голые.
Проходит мальчик в очках. На ногах у него длинные носки. Это
Баттистино.
- Баттистино, ты знаешь, что такое "гап"?
Баттистино хлопает глазами, его разбирает любопытство.
- Нет. А что это такое?
Пин начинает издеваться:
- Поди-ка спроси у своей мамочки, что такое "гап"! Скажи ей: мама,
подари мне "гап". Попроси ее об этом. Увидишь, что она тебе скажет!
Баттистино уходит вконец разобиженный.
Пин поднимается по переулку. Почти стемнело. Он чувствует себя одиноким
и потерянным в этой истории, заполненной кровью и голыми телами, истории,
именуемой человеческой жизнью.

II

В комнате сестры, если заглянуть в нее сквозь щель, всегда словно
туман: видна узкая полоска комнаты, загроможденной вещами, отбрасывающими
густую тень, и, когда приближаешь или отводишь от щели глаз, кажется, что
все они меняют свои размеры. Кажется, будто смотришь сквозь женский чулок, и
даже запах такой же самый. Это запах его сестры, он доносится из-за
деревянной двери и исходит, видимо, от смятого платья и неприбранной,
никогда не проветриваемой постели.
Сестра Пина с самого детства не пеклась о доме. Пин младенцем
пронзительно заливался у нее на руках, и голова его вся была покрыта
струпьями, а она преспокойно укладывала его у плотомойни и убегала вместе с
мальчишками скакать по квадратам, нарисованным мелом на плитах тротуара. По
временам возвращался корабль их отца. Пину запомнились только отцовские
руки, большие и голые, которые подбрасывали его вверх, сильные руки,
перевитые черными жилами. Но после смерти матери отец стал приезжать все
реже и реже, а потом и вовсе исчез. Поговаривали, что он завел себе другую
семью в каком-то заморском городе.
Пин живет теперь не в комнате, а в чулане, в закутке за деревянной
перегородкой с узким длинным окном, похожим на амбразуру, пробитую в
покосившейся стене их старого дома. Рядом - сестрина комната. Перегородка,
отделяющая ее от чулана, в огромных щелях. Сквозь них, если захотеть, все
видно. За этой перегородкой - ответы на многие жизненные вопросы. Пин с
раннего детства просиживал у перегородки часами, и от этого глаза у него