"Кунио Каминаси. Допрос безутешной вдовы " - читать интересную книгу автора

видеть сны..." Это уже не Ганин и не Байрон, а другой... Помню еще: "Антон
Павлович (он же, кстати, Палыч) Чехов, "Спать хочется"... Был бы чужой -
давно убил бы, придушил - и дело с концом, как у этого-самого ихнего
циничного Палыча, но тут все-таки Ганин, все-таки десять лет относительно
крепкой мужской дружбы - авантюрной и бесшабашной, без всяких там "ты мне -
я тебе", "человек человеку - друг, товарищ и медбрат" и "все братья -
сестры", без сентиментальных соплей и панибратских излишеств. А так, был бы
не свой - придушил бы пухлой перьевой подушкой, чтоб не докапывался со своей
фонетикой, - и все, и никаких там хозяйственных Ларис с клейким рисом и
лишних денег со скаредных небес...
И тут вдруг, как непременное напоминание о непреклонных, скупящихся на
деньги и свободу небесах или, скорее, как непритязательная прелюдия к
изощренной мести за черные мысли о ближнем и старые песни о главном, - удар
в самое сердце: сперва - легкий интимный тычок под левый сосок, а за ним -
долгое нервное поколачивание, как будто эта маленькая серебристая сволочь
решила пробить всепроникающим электричеством и порожденным им могучим
магнетизмом мою грудную клетку и в прямом смысле слова докопаться до
щепетильного источника моих душевных невзгод и духовных исканий. И не
поймешь сначала: то ли это волшебное избавление от бесконечной языковой
пытки, то ли садистская утеха карманного тюремщика, не дающего бедному
заключенному уснуть в течение нескольких дней. Одно только понятно
наверняка: я правильно сделал, что перед началом урока отключил в мобильнике
звонок и переставил его на вибратор, иначе сейчас Ганин услышал бы
подаренную им же нехитрую мелодию о праздной прогулке какого-то длинношеего
оболтуса по летней Москве из древнего черно-белого фильма эпохи
Москвошвея-Моссельпрома, под которую бодренько взбегает по эскалатору метро
их тогда еще безусый и вменяемый Никита Михалков.
Падавшая обреченной Пизанской башней верхняя часть моего тела по
команде вибрирующего мобильника прекратила падение. Я извлек из нагрудного
кармана трепыхающегося "оловянного солдатика", остановил его неуемную
осеннюю дрожь, малость ожившими глазами извинился перед Ганиным и вышел в
коридор. В нос тут же ударил сладко-затхлый запах дешевого табака, благо
класс находится аккурат напротив площадки для курения, - неистребимый аромат
безвозвратно ушедших времен наполеоновских планов и гагаринских амбиций. Я
машинально пальцами правой руки зажал на мгновение ноздри, затем тут же
улыбнулся своей наивности и наконец посмотрел на дисплей своего сотового:
звонил Нисио, видимо, в целях проверки моего местонахождения. Мое майорское
положение, в общем-то, позволяет мне в этот ранний час не сидеть среди
зеленых сержантов и не повторять за Ганиным его лингвистическую ахинею, а не
спеша попивать дурной - слабенький и невразумительный - "кофе
по-американски" в какой-нибудь забегаловке подле станции метро "Макоманаи""
откуда обычно все мы добираемся до полицейской академии, если едем сюда не
на машине, а на общественном транспорте.
Я перенабрал номер:
- Алло, Нисио-сан!
- Да, Такуя! Ты где? - прокашлял в трубку Нисио.
- Как где? В школе, конечно! - Еще спрашивает, пень старый!
- Ага, понятно! Тут у нас проблема одна возникла. Давай закругляйся там
и подъезжай в управление!
- А как же урок? - Я не преминул отыграться перед Нисио за его