"Александр Каменецкий. Табуретка" - читать интересную книгу автора

мыслью: "Вот бы проснуться уже после праздников". Конечно, случалось, в
голову приходили и другие идеи: например, что министр отменил все
праздники, или что гости попали под машину, или их покусала бешеная
собака, или что сам я, наконец, умер и тем спасся, все плачут, а праздника
никакого нет. Еще иногда я помышлял о том, что неплохо было бы поджечь
гардину, и тогда случился бы пожар, и было бы уже не до меня. Потом я,
конечно, засыпал.

Наутро требовалось выучить стихотворение до конца. Это тоже несложно, но
плохо то, что мама экзаменовала по многу раз, и неумолимое приближение
большой беды ощущалось еще острее. К несчастью, стихотворение требовалось
рассказать совершенно без запинок, и уж совсем невозможно было забыть хотя
бы одну строку. Поскольку такого никогда еще не случалось, я не знал, что
мне за это будет, но, скорее всего, несдобровать.
Я - самый большой на свете мастер растягивать время, и усерднее всего я
трудился над этим в день праздника. Чтобы по возможности отодвинуть
приближение страшного мига, нужно разбить день на периоды. Первый, самый
безопасный период - утро, когда мама с соседкой Елизаветой Ефимовной
уходят на базар. Целый час я был совершенно один и мечтал, например, о
том, чтобы на базаре не оказалось мяса, или рыбы, или капусты, и тогда
мама с соседкой поедут на дальний рынок. Затем они неминуемо возвращались
и начинали, тоже вместе, готовить. Я наблюдал за ними в немой мечте, что
мама передумает и откажется от табуретки. В эти моменты мне перепадало
кое-что вкусное из накупленных богатств, и это тоже в своем роде тормозило
неумолимый бег времени. Еще одна надежда возникает, когда мама ссорится с
Елизаветой Ефимовной оттого, что что-нибудь пригорело или выбежало:
возможно, у мамы испортится настроение, и табуретка будет отменена, или
соседка нечаянно ударит маму ножом в глаз.
Но и это проходит, и наступает, наконец, мой черед. Мама достает белую
сорочку, черные шорты и белые гольфы. Таков неизменный наряд мучающегося.
Еще немного времени можно выиграть, пока мама все это гладит, но она
требует, чтобы я раз за разом пересказывал "стишок". Затем мама наряжает
меня, причесывает и сбрызгивает неприятно пахнущей жидкостью. Я готов.
Ровно через час прозвучит певый звонок в дверь, но есть еще этот час, и
есть надежда на чудо. Накрахмаленный ворот раздражает шею, и рубашки
непременно попадаются "кусачие" - это тоже из обязательных элементов
мучения. Есть уже запрещено, поскольку можно запачкать рубашку, разве что
соседка сама тайком сунет мне что-нибудь в рот. Порою я думал, что
Елизавета Ефимовна меня понимает, и будь ее воля, она отменила бы
табуретку раз и навсегда.
И вот - звонок! Первой обычно приходит тетя Люба. Она носит высокую
прическу, ярко красит губы и таскает на себе много блестящих вещиц, до
которых мне ни в коем случае нельзя дотрагиваться. Тетя Люба болтает очень
быстро, так что ничего невозможно понять, но зато она почти не обращает на
меня внимания. Мама усаживает тетю Любу на диван и о чем-то весело говорит
с нею, но мне в это время быть в комнате нельзя, и я сижу на кухне с
соседкой, которая еще следит за пирогами. Затем являются дядя Ефим со
своей тетей Дорой. Дядя Ефим имеет огромные черные усы и зачем-то всегда
катает меня на коленях, поддавая твердой ногой в задницу, а мерзкая тетя
Дора, она вся в бородавках, и руки у нее тоже в бородавках, и этими руками