"Акилле Кампаниле. В августе жену знать не желаю" - читать интересную книгу автора

Четвертый и последний день нашего повествования начинается в замке
Фиоренцина, который обычно просыпался с первыми лучами солнца. Точнее,
первыми просыпались женщины; что же касается хозяина дома, заставить его
расстаться с периной стоило немалых трудов. Джорджо Павони был довольно
ленив и, чтобы побороть этот ужасный недостаток, поручил своей служанке
стараться и поднимать его путем уговоров, поскольку силой это сделать не
получалось - учитывая, что он был самым сильным и ловким в доме. Этот
страшный человек мог оказать сопротивление и десяти спортсменам. Что уж
говорить о двух добрых старушках и девушке, которые, даже призвав на помощь
садовника и повара, не могли поднять его с постели. "Он силен, как лев!" -
часто восклицали они после своих тщетных попыток. Именно поэтому бодрый
старик и дал поручение служанке прибегать к уговорам всякий раз, когда
оказывалось необходимым вставать рано. В этих случаях - именно такова была
воля хозяина дома - старушка должна была уговорить его покинуть постель,
восхваляя красоты природы и свежесть утреннего часа и перечисляя
преимущества активной жизни. За эти незначительные услуги старуха не
получала никакого дополнительного вознаграждения; зато Павони велел ей
обращаться к нему на "ты" при оказании этих услуг; это было, разумеется,
риторическое "ты"; ему казалось, что подобное прямое обращение придает
бoльшую поэтическую силу ее увещеваниям, а кроме того - создает иллюзию
присутствия обольстительной сирены. Заметим, что это тыканье хозяину дома,
перед которым служанка испытывала нечто вроде благоговейного ужаса, было
весьма мучительным для почтительной старушки; тем не менее, она исполняла
возложенную на нее обязанность со всевозможным рвением и старанием.
Согласно приказу Павони, который мог уступить во всем, но только не в
строжайшем соблюдении распоряжений относительно вставания, она должна была в
указанный час тихо приблизиться к алькову и, просунув сквозь занавеси свою
морщинистую нерешительную рожицу с острым торчащим подбородком, сказать:
- Восстань, уж день настал! Солнце воссияло над горизонтом, машина
мироздания пришла в движение, и мир готовится к добрым делам. Ты слышишь?
Птицы поют на ветвях старого дерева в благоухающем смолистом саду. И рыбы во
глубине вод снуют, восстав от сна (это "снуют, восстав от сна" было слишком
трудным пассажем для мужественной старушки, которая всегда в этом месте
спотыкалась). Восстань и ты! Селяне идут в поле и поют радостные гимны! Один
ты спишь. Один ты дрыхнешь в постели, в то время как солнце светит в твое
окно и призывает тебя на волю, к жизни, к радости, к любви!
Такие слова должна была говорить старушка, за исключением некоторых
мелких вариантов, обусловленных временем года или погодными условиями. Так,
иногда, поглядев в окно, она видоизменяла "призыв к восстанию" (как называли
в замке эту речь) следующим образом:
- Восстань, уж день настал! Льет как из ведра. На улицах сплошные лужи.
Дует ветер. Торговцы идут на работу под зонтиками, ругаясь как извозчики.
Один ты спишь, один ты дрыхнешь, в то время как дождь стучит в твои
окна... - И т. д. и т. п.
Обычно, понемногу убаюканный словами, ласкавшими слух, как сладкая
музыка, Джорджо Павони открывал сначала один глаз, потом другой, улыбался
новому дню и вскакивал с криком:
- К добрым делам!
Иногда он медлил, и тогда служанка, которая, как мы видели, не была
лишена известной находчивости, старалась выманить его из постели лживой