"Альбер Камю. Шведские речи" - читать интересную книгу автора

При такой неудаче самое простое было бы - признать, что так называемый
социалистический реализм имеет весьма мало общего с большим искусством и
что революционерам в интересах самой революции следовало бы поискать иную
эстетику. Но - увы! - защитники соцреализма во весь голос заявляют, что
вне его никакое другое искусство невозможно. Да они прямо-таки кричат об
этом. Но, по моему глубокому убеждению, они сами в это не верят, просто
они раз и навсегда решили, что художественные ценности должны быть
подчинены революционному процессу. Если бы они откровенно признали это,
спорить с ними было бы куда легче. Можно отнестись с уважением к этому
великому самоотречению людей, слишком остро страдавших от контраста между
бедствиями широких масс и привилегиями, иногда отмечающими судьбу
художника, и отвергающих теперь это нестерпимое различие между теми, кому
затыкала рот нужда, и другими, чье призвание, напротив, заключалось в том,
чтобы всегда самовыражаться. Словом, можно было бы понять этих людей,
попытаться наладить с ними диалог, объяснить им, например, что уничтожение
свободы творчества - не самый лучший способ восторжествовать над рабством
и что глупо в ожидании всеобщей свободы слова отнимать эту свободу по
крайней мере у немногих. Да, социалистическому реализму не мешало бы
признать свое родство с реализмом политическим, которому он приходится
братом-близнецом. Он жертвует искусством ради цели, далекой от искусства,-
цели, которая, по его шкале ценностей, возможно, кажется ему наивысшей. В
общем, соцреализм временно отменяет искусство, чтобы прежде всего
установить справедливость. А когда справедливость установится - в
неопределенном пока будущем,- возродится и искусство. Таким образом, к
законам искусства применяется то самое золотое правило современных
мудрецов, которое гласит, что, не разбив яиц, не изготовишь омлета. Но мы
не должны поддаваться на этот подавляющий воображение здравый смысл. Чтобы
приготовить вкусный омлет, недостаточно разбить тысячи яиц, и, мне
кажется, искусство повара определяется вовсе не количеством битой
скорлупы. Современные повара от искусства, напротив, должны бояться
опрокинуть больше корзин с яйцами, чем хотели бы, иначе омлет цивилизации
никогда больше не будет изготовлен и искусству не суждено будет
возродиться. Варварство никогда не бывает временным. Оно не
удовлетворяется частью добычи и, естественно, пожрав искусство, приступает
к нравам. И тогда на почве, удобренной несчастьями и кровью людской,
поднимаются чахлые ростки серой литературы, послушной прессы,
портретов-фотографий и назидательных пьес, в которых религию заменяет
ненависть. Искусство здесь выражается в казенном оптимизме - поистине
худшей из всех художественных ценностей и самом смехотворном и жалком из
всех видов роскоши.
Да и чему удивляться? Горе людское - это такой великий сюжет, что,
вероятно, ни один художник не способен прикоснуться к нему, не опошлив,
разве что он уподобится Китсу, по рассказам, столь чувствительному, что он
мог бы ощутить чужую боль кончиками пальцев. Эта неспособность становится
особенно явной, когда поднадзорная литература берется утолять такую боль
официозными утешениями. Ложь искусства для искусства как бы игнорировала
зло и, таким образом, принимала на себя ответственность за него. Но ложь
реализма, которая берет на себя смелость признавать существование
человеческих несчастий, предает человека так же откровенно, ибо использует
их лишь для восхваления грядущего счастья, которое, будучи никому не