"Альбер Камю. Лето в Алжире" - читать интересную книгу автора

страхом и уважением. В стране, которая так и зовет жить и радоваться жизни,
все дышит ужасом перед смертью. А между тем как раз под кладбищенской
оградой молодежь Белькура назначает свидания, и не где-нибудь, а здесь
девушки отдаются ласкам и поцелуям.
Я прекрасно понимаю, что такой народ не всем по вкусу. В отличие от
Италии здесь разум не в чести. Алжирцев ничуть не занимает жизнь духа. Их
преклонение и восторги отданы телу. В этом культе тела они и черпают свою
силу, свой наивный цинизм и ребяческое тщеславие - все, за что их так сурово
осуждают. Их упрекают обычно за "склад ума", иначе говоря, за взгляды и
образ жизни. И в самом деле, слишком насыщенная жизнь не обходится без
несправедливости. А все же этот народ без прошлого, без традиций не чужд
поэзии - да, я знаю, это особая поэзия, грубая, чувственная, далекая от
всякой нежности, совсем как алжирское небо, но, по правде сказать, только
она меня и захватывает и задевает за живое. В противовес цивилизованным
народам это народ-творец. И во мне теплится безрассудная надежда: быть
может, эти варвары, что валяются под солнцем на взморье, лепят сейчас новую
культуру, в чьем облике проявится наконец подлинное величие человека. Этот
народ живет одним лишь сегодняшним днем, без мифов, без утешения. Он
признает одни лишь земные блага и потому беззащитен перед смертью. Он
издавна был одарен телесной, осязаемой красотой. А с нею - необычайной
жадностью, которая всегда сопутствует столь преходящему богатству. Здесь
каждый шаг и поступок проникнуты отвращением к постоянству, никто не
заботится о том, что будет завтра. Люди торопятся жить, и если здесь суждено
родиться искусству, оно будет послушно той вражде к долговечности, которая
заставляла дорийских зодчих первую колонну вытесывать из дерева. И,
однако, - да, конечно - не только неукротимость, но и чувство меры
различаешь в облике этого буйного, страстного народа и в этом чуждом всякой
нежности летнем небе, под которым можно высказать вслух любую истину и на
котором никакое лживое божество не начертало знаков надежды или искупления.
Между этим небом и запрокинутыми к нему лицами нет ничего такого, за что
могли бы ухватиться мифология, литература, этика или религия, - лишь камни,
да человеческая плоть, да звезды и те истины, которых можно коснуться рукой.

Ощущать узы, соединяющие тебя с землей, любить хотя бы немногих людей,
знать, что есть на свете место, где сердце всегда найдет покой, - это уже
немало для одной жизни, есть на что опереться. Но, конечно, этого
недостаточно. И, однако, в иные минуты всем существом рвешься туда, на
родину души. "Да, вот куда надо возвратиться". Разве так уж странно обрести
на земле то единение, к которому стремился Плотин?
В самом деле, многие прикрываются любовью к жизни, чтобы избежать
просто любви. Гонятся за наслаждениями и стараются "побольше испытать". Но
это все умствования. Чтобы наслаждаться, нужно редкостное призвание. Человек
существует, не опираясь на жизнь духа с ее приливами и отливами, приносящими
и одиночество, и полноту. Когда смотришь на обитателей Белькура - как они
работают, защищают своих жен и детей, и подчас кажется, их не в чем
упрекнуть, - право же, можно втайне устыдиться. Нет, конечно, я не тешу себя
иллюзиями. В жизни этих людей любви немного. Вернее сказать, ее немного
остается. Но по крайней мере они ни от чего не увиливали. Есть слова,
которых я никогда толком не понимал, например - грех. И, однако, я уверен:
эти люди не грешны перед жизнью. Ибо уж если что и грешно, то не отчаиваться