"Владимир Кантор. Крепость (Семейный роман)" - читать интересную книгу автора

- У твоей Лизы, надеюсь, современные представления о жизни, - говорила
Лина, закончив наконец возню с овощами и повернувшись к нему. - Ах, я
завидую вам! Вы такие молодые, беспечные, никаких проблем! Вы можете
бездумно веселиться. Что ж ты не сводишь свою даму в театр? Не все же по
кино околачиваться. Женщин нужно уметь культурно развлекать. Я уж и одна
здесь посижу. Много ли мне надо! - хотела она пококетничать. Но прозвучали
эти слова искренне и грустно.
А Петя обрадовался, так неожиданно получив индульгенцию на нынешний
вечер, и, похоже, не сумел скрыть радости.
- Сегодня веду. На "Дон Кихота" булгаковского.
Вдруг из бабушкиной комнаты из-за плотно затворенной двери донеслось
громкое проникающее во все углы квартиры:
- А-а! Лина-а!
Петя вскочил. Лина от неожиданности чуть не уронила миску с фаршем. Но
не уронила, поставила на кухонный столик и тыльной стороной руки
отодвинула в сторону волосы с глаз.
- Фу, вот так всегда. Крикнет, аж сердце в пятки уйдет.
- Кто там? - доносилось из-за двери. - Я проснулась, а со мной никого.
Все, все меня забыли. Я как в тюрьме. Одна, все время одна-а! Лина-а! С
кем ты говоришь? Кто пришел?
- Это Петя! - раздраженно крикнула в ответ Лина и уже тише добавила: -
Звонили ей из парткома и из газеты. Берут сегодня у нее интервью как у
старой большевички. Я ей говорила, но старуха наверняка все забыла.
Петя, глянув на расстроенное и несчастное лицо Лины, подумал, что,
помимо всех ее забот, Илья Тимашев не заходил и не звонил уже третий или
четвертый день.
- Ли-на! Пе-тя! Где вы? Петя! Внук мой! Ты где?
- Пойди посмотри, что ей там нужно. А я быстро котлеты доделаю.
Петя шел по коридору мимо книжных полок во всю стену под причитания,
доносившиеся из бабушкиной комнаты:
- Что же ты ко мне не заходишь? Я тебе надоела? Я всем надоела. А что я
могу поделать? Не умираю. Никак не умираю.
Бабушка лежала на диване в мятом байковом халате, ноги ее были укрыты
красно-черным шотландским пледом, глаза устремлены в потолок, и все свои
речи она уже привычно произносила, не имея перед глазами слушателя, почти
нараспев. Рядом на круглом столике лежали стопкой газеты, стояли пузырьки
с лекарствами, около них очки без оправы, развернутая "Правда" валялась в
ногах. Остальные газеты бабушка еще не смотрела. Над головой у нее - в
рамке под стеклом - висела увеличенная фотография деда, человека с большим
лбом, добрыми глазами и маленьким подбородком. Пахло мочой: под столиком с
газетами стоял синий ночной горшок. Видимо, Лина его забыла вынести, а у
бабушки то ли сил не хватило, то ли она демонстративно его оставила, чтобы
чувствовать себя совсем заброшенной и чтобы все это поняли. Еще пахло
немытым старушечьим телом, лекарствами и духами, воздух был спертый,
нечистый. Пол был неметен, валялись какие-то бумажки, обрывки
лекарственных упаковок, рецепт с красной полосой из Четвертого управления
и засморканный носовой платок.
В больнице бабушку коротко постригли, и теперь было видно, особенно с
затылка, что волосы у нее не только седые, но и редкие настолько, что,
несмотря на взлохмаченность, просвечивала сквозь них покрасневшая кожа.