"Владимир Кантор. Гид (немного сказочная повесть)" - читать интересную книгу автора

Но Борзиков Косте не приснился. Он тогда сразу решил, что, если все же
получит стипендию немецкого университета и жить будет в соседнем городе, то
героя-диссидента непременно навестит. Если человек решился на такой шаг,
значит, было у него свое представление о смысле жизни. Это-то и хотел понять
Костя. Запасшись московскими рекомендациями, он посетил его. Ставшего
диссидентом после литературного тамиздата, физика, философа и писателя
отпустили на конференцию в Швецию и лишили советского гражданства. Германия
приютила его, и по Москве ходили его слова - первое впечатление от немецкой
жизни и немецких магазинов: "Бедный мой народ, если б он знал, что такое
возможно". И вот Костя впервые увидел этот мир.
Культурный шок был очевиден, ибо культура - это не только наша книжная
духовность, но и отсутствие бытового унижения, мата на улицах, очередей в
магазинах и хамства продавцов. Позвонив великому инакомыслу, передав приветы
от знакомых, Костя сказал, что живет в городке - час езды от Гамбурга. И что
собирается на днях в гамбургскую пинакотеку. И тут же получил приглашение:
"Зачем вам пинакотека, когда я здесь". Костя растерялся, но все же выговорил
право посетить знаменитое собрание картин. И они условились, что к обеду, к
трем часам, он Костю ждет, причем благородно встречает на перроне U-Bahn'a,
иначе он не доберется до его дома на окраине
Гамбурга. Мол, на окраине приходится жить великому человеку. Еще не
рассказывали о виллах "новых русских" на лазурных берегах, про секретную
жилую собственность бывшей партэлиты и лидеров перестройки ходили лишь
слухи, так что слова о собственном доме впечатление произвели.
Надо сказать, Коренев нервничал, чтобы не опоздать, даже картины
смотрел вполглаза. Слишком чувствовал, что приглашен в гости к
Самому. Поэтому, - так, собственно и должно было случиться, - когда
вышел из пинакотеки, то заплутал: первый раз за границей, первый раз в
Германии, первый раз в большом чужом городе. Спрашивая дорогу, он все время
натыкался на немцев, не воспринимавших его неуклюжего английского, а
по-немецки он тогда хоть и понимал немного, но говорить боялся. Но вот две
очень милые немецкие старушки, отставив свои, может, не очень важные, но все
же намеченные старушечьи дела, минут двадцать вели Костю до нужной остановки
U-Bahn'a. И Коренев приехал вовремя.
Невысокого роста, подтянутый, крепкий, с квадратным лбом, залысинами, в
линялом джинсовом костюме, на вид - не более пятидесяти, классик держал на
поводке большого пушистого чау-чау, собаку красивую, необычную, которую, по
слухам, китайцы употребляют в пищу. Он молча пожал Косте руку. А потом вдруг
вместо здрасьте воскликнул: "Как я ненавижу немцев!" Кореневу невольно
вспомнились милые старушки, но он тут же себя осадил, подумав, что великий
человек имеет в виду то, что немцы изобрели идеологию нацизма. Они шли меж
особнячков окраинного Гамбурга в феврале, но зимы не было, всюду - зелень.
Собака время от времени рвалась с поводка и утаскивала за собой хозяина, и
он тоже пробегал вперед, повиливая одетой в джинсы задницей. Потом с
деревянного крылечка совершенно солнечного цвета вошли в дом. В прихожей на
полу были мраморные плиты, на которых стояла коробка с тапками, как в музее.
Вышла пышнобедрая, стройная хозяйка дома, жена Борзикова, протянула довольно
твердую, но чистую, без царапин и шероховатостей руку и представилась:
- Алена. - Потом повела рукой, как бы приглашая войти, но и указывая на
красного дерева коробку с войлочными тапками, разложенными в немецком
порядке.