"Н.М.Карамзин. История государства Российского (Том 1)" - читать интересную книгу автора

пространстве пяти веков, маловажны для разума; что сей предмет не богат ни
мыслями для Прагматика, ни красотами для живописца; но История не роман, и
мир не сад, где все должно быть приятно: она изображает действительный
мир. Видим на земле величественные горы и водопады, цветущие луга и
долины; но сколько песков бесплодных и степей унылых! Однако ж путешествие
вообще любезно человеку с живым чувством и воображением; в самых пустынях
встречаются виды прелестные.
Не будем суеверны в нашем высоком понятии о Дееписаниях Древности. Если
исключить из бессмертного творения Фукидидова вымышленные речи, что
останется?
Голый рассказ о междоусобии Греческих городов: толпы злодействуют,
режутся за честь Афин или Спарты, как у нас за честь Мономахова или
Олегова дома. Не много разности, если забудем, что сии полу-тигры
изъяснялись языком Гомера, имели Софокловы Трагедии и статуи Фидиасовы.
Глубокомысленный живописец Тацит всегда ли представляет нам великое,
разительное? С умилением смотрим на Агриппину, несущую пепел Германика; с
жалостию на рассеянные в лесу кости и доспехи Легиона Варова; с ужасом на
кровавый пир неистовых Римлян, освещаемых пламенем Капитолия; с омерзением
на чудовище тиранства, пожирающее остатки Республиканских добродетелей в
столице мира: но скучные тяжбы городов о праве иметь жреца в том или
другом храме и сухой Некролог Римских чиновников занимают много листов в
Таците. Он завидовал Титу Ливию в богатстве предмета; а Ливий, плавный,
красноречивый, иногда целые книги наполняет известиями о сшибках и
разбоях, которые едва ли важнее Половецких набегов. - Одним словом, чтение
всех Историй требует некоторого терпения, более или менее награждаемого
удовольствием.
Историк России мог бы, конечно, сказав несколько слов о происхождении
ее главного народа, о составе Государства, представить важные,
достопамятнейшие черты древности в искусной картине и начать обстоятельное
повествование с Иоаннова времени или с XV века, когда совершилось одно из
величайших государственных творений в мире: он написал бы легко 200 или
300 красноречивых, приятных страниц, вместо многих книг, трудных для
Автора, утомительных для Читателя. Но сии обозрения, сии картины не
заменяют летописей, и кто читал единственно Робертсоново Введение в
Историю Карла V, тот еще не имеет основательного, истинного понятия о
Европе средних времен. Мало, что умный человек, окинув глазами памятники
веков, скажет нам свои примечания: мы должны сами видеть действия и
действующих - тогда знаем Историю. Хвастливость Авторского красноречия и
нега Читателей осудят ли на вечное забвение дела и судьбу наших предков?
Они страдали, и своими бедствиями изготовили наше величие, а мы не захотим
и слушать о том, ни знать, кого они любили, кого обвиняли в своих
несчастиях? Иноземцы могут пропустить скучное для них в нашей древней
Истории; но добрые Россияне не обязаны ли иметь более терпения, следуя
правилу государственной нравственности, которая ставит уважение к предкам
в достоинство гражданину образованному?.. Так я мыслил, и писал об Игорях,
о Всеволодах, как современник, смотря на них в тусклое зеркало древней
Летописи с неутомимым вниманием, с искренним почтением; и если, вместо
живых, целых образов представлял единственно тени, в отрывках, то не моя
вина: я не мог дополнять Летописи!
Есть три рода Истории: первая современная, например, Фукидидова, где