"Сергей Кара-Мурза "Совок" вспоминает свою жизнь" - читать интересную книгу автора

Свиридов в своих "записках" 1979 года:
"Тип лирического героя, открытый Стравинским в "Петрушке" (жалкая кукла
вместо человека), оказался удивительно к месту и времени. Он как нельзя
более соответствовал складу и типу характера, сложившегося в русском
(достаточно, впрочем, пестром по художественному составу!) интеллигентском
обществе. Дальнейшее развитие этот тип получил и в музыке, например у
Шостаковича - "Петрушка на войне" (когда-то я слышал эту мысль у С.
Городецкого, но на нее никто не обратил внимания, а между тем она верна!).
Тип этот, вызывающий жалость (вместо сострадания!), действительно был жалок,
униженный, третируемый, как скоморох (что вполне заслуженно!), в годы
народного бедствия. Но получив известную свободу действий, он более полно
проявил свой характер. Тут сказалась нетерпимость ко всему на свете,
сознание своей избранности, самодовольное, сытое презрение к более низкому и
к более высокому социальным слоям, непомерное честолюбие и ужасающий
душевный холод и злоба. Безбожие и органически с ним связанное бездушие".

Жизнь по законам "быта военного времени"

Родился я в 1939 году в Москве. Первый год, за который, как говорят, на
всю жизнь формируется характер, я не помню. Судя по всему, он был
счастливым - на детских фотографиях я радостно улыбаюсь. Отца вновь приняли
на работу в Академию наук и Московский университет. Ему повезло - его
исключили из партии и уволили с работы в 1934 году, до начала смертельных
репрессий, и он просто исчез из поля зрения. Мать, не пожелавшая расстаться
с неблагонадежной фигурой, тоже потеряла работу. Три года прожила семья без
всяких источников дохода, только скудной помощью друзей и родных, которые и
сами были в подобном положении. А вскоре после моего рождения пришел в дом
достаток - в университеты и научные учреждения стали возвращать
репрессированные кадры, страна повернулась на подготовку к войне.
Первые четкие воспоминания у меня остались от предвоенного лета 1941
года. Быть может, по контрасту с последующими впечатлениями, но от того лета
у меня осталось ощущение счастья. Вот на даче отец берет меня на руки. А вот
мы ждем на пристани около Парка культуры пароход, чтобы плыть в воскресенье
по Москве-реке, и этот пароход приближается под музыку. Я был восхищен -
белый пароход казался мне живым, плывет к нам по реке и поет.
Потом - война, которая разделила всю жизнь нескольких поколений на две
части: до войны - и все, что было после этого. Даже много лет спустя дети
рассказывали друг другу легенды о том, как все прекрасно было до войны.
Вспоминаю себя в момент эвакуации из Москвы осенью 1941 года. Иду я и
несу на спине вещмешок с моими "личными вещами". А какая-то старуха на
тротуаре плачет и протягивает мне руки. Потом, спустя годы, мать мне
объяснила, когда я вспомнил этот случай: старуха плакала потому, что ей было
страшно, что мальчик в два с половиной года несет на спине большой мешок с
вещами. Зато в суровые морозы я гулял в моей любимой меховой шубе. Ее купили
перед войной и даже не отрезали большую свинцовую пломбу, она болталась
внутри на шнурке. Я иногда ее вынимал и смотрел на нее. Тогда у мужчин часы
были в основном карманные, и мне казалось, что у меня тоже часы.
Из Москвы семьи своих работников эвакуировали предприятия. Ехали в
товарных вагонах, трудно, и долго. Помню, снимали на доске тело умершей
женщины. Потом как-то ушла мать, а поезд тронулся, она бежала за вагоном, и