"Сергей Кара-Мурза "Совок" вспоминает свою жизнь" - читать интересную книгу автора

облагается налогом.
Я же прожил всю свою жизнь, всегда находясь во всенародном поле
сострадания, всегда надеясь на помощь людей и спокойно ее принимая, вовсе не
предполагая отплатить именно дающему. Я уверен, что выгадал - получил
гораздо больше, чем отдал. Таков кооперативный эффект солидарных систем.
Советский народ жил очень трудно, вплоть до 60-х годов избытка не было почти
ни у кого. А были, почти у всех, такие периоды, что без сострадания людей
посторонних, с иными взглядами, из иной среды - и выжить было бы нельзя.
Помню, из Казахстана в конце 1942 года мы переехали на Урал, в
промышленный Челябинск. В квартире жило несколько семей. У одной женщины
была собака, которую она выращивала для фронта. Мы все кормились около этой
собаки - ей полагался обильный паек овсянки. Зато и любили мы ее
по-особому - и она нас любила.
В пустующую комнату поселили молодого безногого солдата Павла - он
долечивался после госпиталя. Он дал мне звездочку на шапку и сделал
деревянный автомат - замечательный, с диском. Привязал веревку, и я его
носил за спиной. Получил он из дому баночку меда, и каждое утро все дети
являлись к нему в комнату. Он съедал одну ложечку сам и по ложечке давал
каждому из нас. А потом, когда оставалось совсем на донышке, один из нас (я
даже знаю, кто) не выдержал, пробрался в комнату солдата и съел весь мед. Я
помню, как Павел пришел к нам на кухню на костылях, с пустой банкой, в
ярости и чуть не плача. И мы все ревели, глядя на него. Он тыкал пустую
банку всем под нос и кричал: "Это что? Это что?".
Мать работала с утра до ночи, а я проводил день на улице с мальчишками.
Недалеко был вокзал, и каждый день мы провожали солдат на фронт, маршировали
рядом с оркестром. Казалось, что у России бесконечные запасы мужчин. Да и
девочек-санитарок много шло в строю. Иные совсем маленькие, школьницы еще,
очень красивые в своих гимнастерках. Потом, когда я уже учился в школе, я
понял, что эти людские запасы сгорели почти полностью. В нашем классе было
сорок мальчиков - и только у четверых были живы отцы.
Часто видели мы и печальное зрелище - как конвоир с каменным лицом
ведет дезертира, уткнув штык своей винтовки ему в спину. Их вылавливали на
чердаках. Мы, мальчишки, были на стороне конвоира, и в то же время дезертиры
с тоскливым и отрешенным взглядом, все почему-то в серой одежде, казались
нам родными. Можно даже сказать, что казались родными, чуть ли не одним
целым, солдат-конвоир и дезертир. И потом, уже взрослым, я у многих людей
замечал: при виде человека под конвоем, заключенного, они смотрели на него
таким взглядом, словно это их родной брат.
Испытал я тогда и силу сострадания. Мальчишки постарше стали посылать
меня нищенствовать - маленьким лучше подают. Мне надевали сумку, и я ходил
по квартирам, просил хлеба, а они поджидали меня за углом. Но дело оказалось
трудным. Очень многие женщины, которые открывали дверь, заводили меня в
комнату, разогревали еду и усаживали меня обедать. После того, как я из-за
дверей просил "подать голодному кусочек хлеба", отказаться от еды я не мог.
Я заставлял себя съедать один обед за другим и, пройдя один дом, чувствовал
себя совершенно больным. А однажды мне досталась, видно, последняя порция
супа, со дна кастрюли, и в нем было очень много перца горошком. Я полагал,
что нищий должен быть очень скромным и ничего не выплевывать, и жевал и
проглатывал весь этот перец. Кончилось тем, что я пообедал у одной
учительницы, которая работала вместе с моей матерью и меня знала. Моей