"Вадим Викторович Каргалов. Вторая ошибка Мамая [И]" - читать интересную книгу автора

дружине сколько угодно, а вот такого конезнатца где еще найдешь?
И еще одно достоинство было у княжеского стремянного. Знал он и
обычаи ордынские, и язык их нехристианский, не многим ведомый. Цены не
было Милюку на польной службе. Потому только и отпустил Дмитрий Иванович
своего любимца, не пожалел - в Диком Поле будет Милюк полезнее, чем на
княжеском дворе.
Всего трое их оказалось на заставе, старших-то: сам воевода Родион,
стремянный Федор Милюк и сын боярский Андрей Попов. А остальных сторожей
(было их пять десятков) воевода набрал из самых что ни есть простых
ратников. По отчеству никто из них не звался, но все как на подбор
оказались ловкими, сильными, крепко сидели в седле, стрелы метали искусно.
И еще смотрел воевода Родион, чтобы были его сторожа сметливыми. На
заставе служить - это не в конном строю с копьем стоять, над сторожем
десятника нет, самому соображать придется. А не сообразишь - сам без
пользы пропадешь и товарищей погубишь. Ленивому разумом на заставе делать
нечего...
Мая в пятый день, на самую Ирину-рассадницу, когда мужики на лугах
прошлогоднюю худую траву выжигают, невеликая конная рать воеводы Родиона
выехала из Москвы.
Впереди - сам воевода, в суконной шапке с меховой опушкой, в синем
плаще, из-под которого торчали ножны длинного прямого меча. Других
сторожей Родион вооружил легкими кривыми саблями, удобными в быстролетных
сшибках со степняками, но для себя иного оружия, кроме дедовского меча, не
признавал.
Чуть отставая от воеводы, скособочился в седле стремянный Федор
Милюк. Под огромной меховой шапкой личико стремянного - с выпирающими
скулами, с раскосыми глазками, голым подбородком - казалось совсем
крошечным, будто ребячьим; только глубокие морщины да землисто-бурые щеки
напоминали, что стремянный уже разменял пятый десяток лет. Федор Милюк
кутался в стеганый халат, татарский лук колотился о сгорбленную спину.
Невзрачен был Федор, больше похож на пленного ордынца, чем на княжеского
стремянного, но на Москве его знали, народ на улицах приветствовал
криками.
Андрей, ехавший впереди конной дружины, даже позавидовал. Разве не
видят горожане, как гордо выступает его, Андрея, рослый вороной конь, как
солнце перекатывается по кольцам начищенного москворецким песком доспеха,
как развеваются над шлемом-шишаком разноцветные перья, а плащ из тонкого
заморского сукна птицей-соколом вьется за плечами? Милюк же и лицом
страховит, и одет бедно, а вот поди ж ты - на него москвичи смотрят, не на
боярского сына Андрея Попова. Обидно...
Вздохнув, Андрей отвернулся.
Позади ровными рядами рысили всадники в легких кольчугах, с
небольшими круглыми щитами, с тонкими копьями-сулицами в руках. Сабли и
луки привязаны к седлам, кожаные колчаны скрипят, полные стрел. Славная,
нарядная рать! Вот так бы и ехать до самого края Дикого Поля!
Но Андрей знал, что не пройдет и получаса, как в ближнем лесу ратники
увяжут во вьюки нарядные доспехи, переоденутся в простые дорожные рубахи и
войлочные колпаки. Знал - и все оглядывался, оглядывался, будто спешил
наглядеться...
С пригородных полей тянуло дымом. Струйки пламени бежали по бороздам.