"Евгений Карнович. Мальтийские рыцари в России (Историческая повесть из времен императора Павла I)" - читать интересную книгу автора

очаровательные прогулки на берегу моря при томном сиянии месяца. Она
отличалась какою-то загадочною ленью, всякое движение, несмотря на ее
молодость и легкость походки, было для нее обременительно. Самым большим
для нее наслаждением было лежать на мягком канапе, закрывшись, несмотря ни
на какую жару, богатой собольей шубкою. Когда около нее не было никого
посторонних, в ногах у нее садилась привезенная в Неаполь из России
старушка-няня и принималась рассказывать ей сказки, разумеется повторяя
одно и то же по сотне раз. Молодая ленивица чувствовала отвращение к
нарядам, и г-жа Лебрен, так много обращавшая на них внимание в качестве
портретистки, не без удивления замечала, что Скавронская никогда не носила
корсета. Между тем свекровь ее беспрестанно снабжала ее выписываемыми из
Парижа дорогими и изящными изделиями, выходившими из мастерской
мадемуазель Вертен, знаменитой модистки, одевавшей первую тогдашнюю
щеголиху в Европе, королеву Марию Антуанетту. Несколько больших комнат в
отеле, занятом Скавронскими, было загромождено тюками и ящиками с
нарядами, привезенными из Парижа и отличавшимися тою утонченностью вкуса,
какая тогда господствовала во Франции по части дамских мод. Но молоденькая
женщина не только не выражала свойственной ее летам торопливости
посмотреть поскорее на привезенные ей посылки, но даже вовсе не
любопытствовала взглянуть на них, и потому заделанные тюки и ящики с
нарядами оставались невскрытыми. Когда же камер-фрау предлагала ей выбрать
и надеть какую-нибудь щегольскую обновку, которая должна была так идти ей,
то Скавронская как будто с удивлением спрашивала: "Зачем? Для кого?"
Письма своей свекрови, внушавшей ей, что жене русского посланника при
одном из самых блестящих дворов в Европе, и притом такой молодой и
хорошенькой женщине, необходимо одеваться роскошно, по последней моде, она
прочитывала с грустною усмешкою и вовсе не думала следовать советам и
внушениям, даваемым ей со стороны этой великосветской барыни.
По всему было заметно, что красавица Скавронская как будто тяготилась
окружавшею ее пышностью и своим видным положением в обществе. Постоянно
задумчивая, она, казалось, предпочла бы жить нелюдимкой и даже
затворницей. Ни на кого, ни на что она не обращала внимания. На нежности и
ласки своего мужа, влюбленного в нее до безумия, она отвечала холодно и
неохотно. Скавронский же по характеру и по образу жизни представлял
совершенную противоположность жене. Он любил общество и был там приятным и
веселым собеседником, там он искал для себя развлечения от своей семейной
жизни, и так как он занимал в Неаполе высокий дипломатический пост, то и
должен был жить открыто и роскошно, сообразно своему званию. Вследствие
этого Скавронский часто давал в своем палаццо и роскошные обеды, и
великолепные балы, но эти последние чрезвычайно редко украшались
присутствием прелестной хозяйки, которая не являлась на них под предлогом
внезапной болезни. Для лиц, не знавших близко Скавронских, жизнь графини
казалась странной, и отчуждение ее от света объяснили страшною ревностью
ее мужа, который, следуя варварскому обычаю "московитов", старался
скрывать красавицу жену от посторонних взглядов. На деле, однако, было
вовсе не то. Скавронский не только не препятствовал ей являться в свете,
но, напротив, видя ее постоянно печальною и задумчивою, желал, чтобы она
полюбила светские развлечения и блистала в обществе своею чарующею
красотою.
Кроме великолепных нарядов, напрасно присылаемых Скавронской, у нее