"Алехо Карпентьер. Концерт барокко " - читать интересную книгу автора

польку для слонов Барнема.
- Вот скоро появятся слоны в твоей опере о Монтесуме, - сказал Георг
Фридрих.
- В Мексике нет слонов, - сказал ряженый Монтесума. Эта чудовищная
нелепость вывела его из забытья.
- Однако сходные животные изображены вместе с пантерами, пеликанами и
попугаями на коврах в Квиринальском дворце, где показывают привезенные из
Индий диковины, - сказал Георг Фридрих, упорствуя, как всякий человек,
одержимый навязчивой идеей под влиянием винных паров.
- Хорошую музыку слушали мы вечером, - сказал Монтесума, чтобы
прекратить глупый спор.
- А! Сладкое варенье! - сказал Георг Фридрих.
- Я бы скорее сравнил ее с jam session *, - сказал Филомено, но слова
эти прозвучали так странно, что показались пьяным бредом. Потом он вдруг
вытащил из своего свернутого плаща, брошенного подле корзины с
продовольствием, таинственный предмет, подаренный, по его словам, "на
память" Катариной-корнетом: оказалось, это блестящая труба ("И отличная", -
заметил саксонец, великий знаток инструментов), которую негр тут же поднес к
губам и, проверив мундштук, разразился пронзительными трелями, глиссандо и
резкими жалобными воплями, что немедленно вызвало протесты всех остальных -
ведь они пришли сюда в поисках тишины, сбежав от карнавального гвалта, и,
кроме того, это не музыка, а если даже и музыка, то совершенно невозможная
на кладбище, хотя бы из уважения к покойникам, которые лежат в торжественном
безмолвии под своими плитами. Филомено, несколько пристыженный выговором,
перестал неуместными выходками пугать птиц на островке, и те, снова
почувствовав себя хозяевами, залились привычными мадригалами и мотетами. Но
теперь, вволю наевшись и напившись, устав от споров, Георг Фридрих и Антонио
принялись дружно зевать по всем правилам контрапункта, сами смеясь над своим
невольным дуэтом.
______________
* Закрытое исполнение джазовых мелодий и импровизаций (амер. муз.
жаргон).

- Вы похожи на кастратов из оперы-буфф, - сказал Монтесума.
- Кастраты, мать твою! - откликнулся монах, с жестом не вполне
пристойным для того, кто - хотя ни разу не отслужил ни одной мессы, под
предлогом, что от запаха ладана у него начинается одышка и зуд, - был все же
человеком духовного звания с тонзурой на макушке... Меж тем тени деревьев и
склепов постепенно удлинялись. В это время года дни уже становились короче.
- Пора собираться, - сказал Монтесума. Он подумал, что надвигаются
сумерки, а кладбище в сумерках всегда навевает грусть, нерадостные думы о
человеческой судьбе - им-то и предавался принц датский, любивший играть
черепами, как мексиканские мальчишки в день поминовения усопших... Под
мерный плеск весел по спокойной воде, едва колыхавшейся у бортов лодки, они
медленно продвигались к площади. Уютно устроившись под украшенным кисточками
навесом, саксонец и венецианец отсыпались после бурного веселья; их лица
выражали такое удовольствие, что приятно было смотреть. По временам с губ у
них срывалось неясное сонное бормотание... Когда лодка проходила мимо дворца
Вендрамин-Калерджи, Монтесума и Филомено увидели, что какие-то темные
фигуры - мужчины во фраках, женщины в черных покрывалах, подобно античным