"Алехо Карпентьер. Превратности метода" - читать интересную книгу автора

хрупкостью изображенного на афишах Гамлета, в томный облик которого он
должен был вдохнуть жизнь на сцене спустя несколько дней. Из других вагонов
спускались Лукреция Бори, сверкающая зубками и косметикой, уже вошедшая в
роль Розины, - в испанской черной юбке и с лилией в руках; и Габриэлла
Безандзони - контральто с острым язычком, ее пышные формы так резко
контрастировали с хилостью бледных североамериканских балерин, которые,
засунув свои туфельки в прорезиненные чехлы, следовали за ней из
президентского вагона; и Рикардо Страччиари - в замшевых перчатках, в черном
сюртуке, будто прибывший на торжественные похороны родственника, - отвечал
он на вопросы репортеров каким-то срывающимся, наигранным тоном; и худущий
Мансуэто, долговязый, как учитель латыни из плутовской комедии, которому
взбрело в голову появиться со шляпой дона Базилио под мышкой; и
Николетти-Корман, которого уже видели в сорочке нараспашку,
богохульствовавшего и подражавшего Шаляпину в "Мефистофеле" Бойто...
День и ночь трудились над фрачным сукном и пикейными жилетами столичные
портные, не выпуская из рук ножниц, тогда как портнихи порхали от примерки к
примерке, чтобы закончить одно или подправить другое, удлинить юбку,
углубить декольте, сузить платье для отощавшей от какой-нибудь душевной
страсти, распороть швы для тучнеющей, расширить пояс для оказавшейся в
положении, осовременивая, модернизируя - подгоняя вышедшее из моды к линии
последних моделей. Из участников студенческих музыкальных кружков и орфеонов
создали хоры; взялись за работу лучшие музыканты страны, наконец собранные в
оркестр под управлением болонца чудовищного характера, который, не прерывая
исполнение того или иного пассажа, выкрикивал указания в таком роде:
"Фа-диез, козлище!" "Семиминима с точкой, ничтожество!..", "Dolce ma non
pedirasta!"( Нежнее, но не под педерастов! (итал) (это в прелюдии к
"Травиате"), "Allegro con coglioni!"( Веселее, не будьте евнухами! (итал)
(это в увертюре к "Кармен")-
204 и всечасно утверждал - строго следуя самому маэстро Тосканини, -
что лучше обретаться среди шлюх и сутенеров, чем общаться с музыкантами,
хотя как раз с ними - по завершении очередной репетиции - он, обернув шею
махровым полотенцем, направлялся в таверну "Рим", всегда очень оживленную,
чтобы перехватить там несколько стопок рома "Санта Инес", разбавив его
аперитивом "Ферне бранка". В ожидании открытия сезона каждый вечер
устраивались празднества в честь артистов из "Ла Скала" и
Метрополитен-опера, которые, вечно уверяя, что они "не в голосе", в конце
концов исполняли какой-нибудь романс из репертуара Пьедригротты или "Vorrei
morire..." (Хотел бы умереть..." (итал) Тости. А тем временем - под перестук
молотков, под ворчание, проклятия, невзирая на несчастные случаи, сломанные
декорации, испорченные крышки люков, несмотря на потерю пик, поврежденный
реквизит, отсутствие забытой еще в Италии прялки, неподходящие рефлекторы,
не поднимавшийся вовремя дым из преисподней, несмотря на нашествие крыс в
артистические уборные, дизентерию, майские колики, цветы, вызывавшие у
сопрано аллергию, несмотря на схватку между Мансуэто и Николетти из-за
местных мулаточек, несмотря на порванные и возобновленные контракты,
пощечину, нанесенную скрипкой-концертино второму фаготу, вопреки бесконечным
жалобам, потере голоса у разных певцов, двум фурункулам, вызванным климатом,
москитам, запачканным платьям, тропическим ливням, грыжам, новой потере
голоса, волдырям и сыпи, - был поставлен "Фауст", да на таком впечатляющем,
запомнившемся всем уровне, что многое, наиболее примечательное, тут же