"Алехо Карпентьер. Превратности метода" - читать интересную книгу автора

на оси своей единственной ноги, под париком, точно клоунша с картины
Тулуз-Лотрека, даже волнующая своим отчаянным стремлением подняться над
развалинами собственного былого, поддерживаемая чьими-то
222 руками, опирающаяся на что-то, вознесенная на трон, покоящаяся либо
принесенная на носилках средневекового короля Титуреля, - она декламировала
вещающим и неуверенным голосом патетичнейшие александрийские строфы из
"Федры" или агонизирующие тирады Орленка, почти восьмидесятилетнего. Потом к
нам прибыла из Италии - представ перед любезным безразличием публики, уже
покоренной молодыми и блистательными актрисами Голливуда, некая Элеонора
Дузе, диковинно одетая в обшитый бахромой доломан, с водруженным на голову
высоким черным шишаком, фантасмагоричная, как гренадеры Гейне, обрушивая
руины и осколки колонн из "La citta morta"("Мертвый город" (итал.)
д'Аннунцио, которого молодые резко отвергли, хотя в течение многих лет люди
восторгались его "Дочерью Йорио". Все это - дела прошлого, и, как дела
прошлого, пахнут погребальными цветами, И, быть может, поэтому возросла
продажа североамериканских журналов или газет, которые, как "Нью-Йорк
тайме", предлагали в воскресных приложениях информацию о новой музыке, о
новой живописи, об оригинальных литературных течениях, возникавших в Париже
(там вопреки всему, что пророчили, как будто возрождался некий, пусть еще
незначительный, прогресс в духовной жизни), хотя "Иллюстрасьон" и "Лектюр
пур тус", казалось, не замечали эти явления, а если и упоминали, то для
того, чтобы все стереть в порошок во имя "чувства порядка, пропорции и
умеренности"; кто хотел разузнать о кое-каких поразительных событиях -
скажем, о поэзии некоего Аполлинера, умершего в день Перемирия,-должен был
обращаться к нью-йоркским изданиям.
"Молодые люди всегда охотятся за новинками", - говаривал Глава Нации.
Однако .он не представлял себе, что вслед за стихом без рифмы и пунктуации,
за диссонирующей сонатой следовали - интересное открытие! - достаточно
зловещие комментарии о положении в нашей стране.
Однажды утром из уст в уста пробежала весть: в обширной редакционной
статье в "Нью-Йорк тайме" обозреватель по латиноамериканским делам сделал
беспощадный анализ нашего банкротства, писал о по-! лицейских репрессиях и
пытках, раскрывал тайны некоторых исчезновений, разоблачал убийства, о
которых
223 здесь еще никто не знал, напоминая, что Глава Нации, заняв место
рядом с аргентинским тираном Росасом, с доктором Франсиа, который был
пожизненным диктатором Парагвая, с мексиканским диктатором Порфирио Диасом,
с другими деспотами, как Эстрада Кабрера из Гватемалы и Хуан Висенте Гомес
из Венесуэлы - будто речь шла о французских Людовиках или российских
Екатеринах, - уже около двадцати лет находился у власти... Был отдан приказ
немедля конфисковать все поступившие в страну экземпляры газеты, но их уже
расхватали до последнего в киосках и у газетчиков; Доктору Перальте, правда,
удалось заполучить три экземпляра в овощной лавке, владелец которой
регулярно покупал газету - номер в сто двадцать страниц, удобно завертывать
капусту, разную зелень и бататы. "Надо запретить ввоз этого издания в
страну", - сказал секретарь, наблюдая, как краска гнева заливала лицо Главы
Нации, читавшего статью. "Но ведь газета янки! Скандал еще больше
разгорится! На нас налетят все издания Рандолфа Хэрста! - Воцарилась
пауза. - Кроме того, печатное слово приклеивается ко всему и повсюду. Ты
можешь бросить в тюрьму политического противника, но не сумеешь запретить